Дальше речь пошла о Тифоне, который в воображении Арфая слился с атлантским войском, боевыми мамонтами, медведями, огненосными колесницами. В зале повеяло страхом, когда, ударяя в бубен, Арфай запел:
Зал замер, готовясь вновь пережить великую битву. Почему с таким волнением все ждали, что будет дальше? Боялись, что певец своим дивным колдовством может все повернуть иначе? Нет, Арфай помнил сражение:
— Прекратите! — разнесся по залу голос Промеата. — Пока вы здесь развлекались, тот, кто пригласил вас, чужими руками совершил преступление. — Промеат поднялся на возвышение, на котором восседали вожди, и встал напротив Севза. — Уже давно его прихвостни смущают людей лживыми словами, натравливают племена друг на друга. А сегодня, собрав вас на пир, чтобы не мешали, он натравил оолов на ибров и атлантов, которые жили в гавани. На тех, кто хотел помочь вам вернуться домой! Руками хмельных глупцов Севз убил две сотни безоружных людей!
Севз медленно поднялся. В горле у него клокотало. Трезвея от слов Промеата, повскакивали на ноги пирующие. Взгляды вождей растерянно метались от побагровевшего кудлатого воителя к бледному гладковолосому мыслителю.
— Ложь! — проревел Севз, простирая руки к вождям. — Вот он обвиняет меня в коварстве и обмане. Я не хотел его позорить перед вами, но придется! Смотрите же! — Он шагнул к каменному сосуду, из которого пол-луны назад тянули жребий. Нагнувшись, Севз обхватил кувшин руками, напрягся и выворотил из помоста вместе с плитой.
— Теперь смотрите сюда! — гремел Севз. Под вынутой из помоста плитой была другая с углублением посередине. Севз нажал рукой и плита скользнула в сторону, показалось второе углубление. В нем лежало шесть камней: три белых и три черных.
— Камни, — глубокомысленно произнесла Гехра.
— Те самые, которые он, — Севз ткнул в опешившего Промеата, — положил в кувшин для жребия!
— Как это? — поразился Эстиног. — Ведь мы их вынули!
— Вынули? — Севз захохотал. — Вы вынимали другие камни, которые были заранее подложены сообщниками этого лжеца… У кувшина три дна, — пояснил он. — На одном лежали только белые камни. Он подсовывал их своим любимцам — гиям, коттам и яптам. А когда тянули вы, под кувшин придвигали дно с черными камнями!
— Так нас обманули? — крикнул Эстипог. Ему откликнулся нарастающий ропот из зала. Воины и матери, перешагивая через блюда и расстеленные для сидения шкуры, двинулись к помосту.
— Айя! Он положил мне черный камень! Я бы сейчас дома был! — завопил Пстал, поняв, наконец, хитрость с трехдонным кувшином.
— Ну, что скажешь ты, винящий меня в коварстве? — Севз шагнул к Промеату, нависая над ним своей огромной фигурой.
— Скажу, что ты подлее и коварнее, чем я думал. Люди! — Промеат повернулся к залу. — Судите сами: кто устроил стоянку возле дворца? Чьи шакалы обшарили тут все, собирая Хроановы обноски? Кто взял в жены атлантку, опытную в дворцовых хитростях? Я, что ли? Так кто же пронюхал тайну этого трехдонного горшка, чтобы обмануть племена?
Гнев на многих лицах сменился сомнениями.
— Нет, только послушайте его! — завопил Севз. — Выходит, я хитростью отправил домой гиев раньше, чем борейцев? А разве моя мать не борейского рода? И я обидел оолов, которые преданы мне, и Хамму — старшую из Матерей? А зачем мне все это?