— Я схватил его шпагу свободной рукой — схватил! — и принялся тыкать своей между его ног. Представляете? Ткнул два раза! Позор!
Он внезапно ссутулился, подался вперёд и закрыл красным платком лицо и голову, словно чадрой. Трое из находившихся в кабинете едва сдерживали смех. Мейер, считавший, что его репутация погублена, что благополучие и, главное, причастность к буржуазно-католическому миру уничтожены навсегда, был просто восхитителен.
— Я неустанно твержу ему, что в схватке это оправданно, — сказал Феррье.
— С ним был Доде, — произнёс Мейер. — И потом они кричали мне: «Грязный еврей. Еврейская свинья. Убирайся обратно в гетто».
— В такую минуту даже самый лучший дуэлянт не способен владеть собой, — сказал Ги.
— Нет, нет. — Мейер застонал. Отшвырнул внезапно платок и оглядел присутствующих. — Потребуется десять лет, чтобы люди забыли такое неблаговидное поведение — если не будет войны!
— Оуууу! — заскулил пудель.
Через несколько минут Ги и Кантель давились в коридоре от смеха, поддерживая друг друга, чтобы не упасть.
— Этот инцидент ведь ничего не значит?
— Да нет, конечно.
— Ну и человек!
— Восхитительный, правда?
Сеар, не присаживаясь, оглядел обе комнаты.
— Ну и квартиры же ты выбираешь, Мопассан, должен тебе сказать!
— Ты об этой? Она идеальна.
Мир огласился пронзительным свистком. Из Батиньольского туннеля вырвался поезд и помчался мимо, совершенно заглушая хохот Ги. Они с Пеншоном заперли комнаты в Сартрувиле, и Ги снял эту квартиру на улице Дюлон. Она выходила окнами на железную дорогу. Выбор на неё пал отчасти из-за нескончаемых требований Ивонны видеться тайно.
— Ну что ж, — сказал Сеар, — мне надо идти. Кстати, новая книга у тебя уже написана?
— Э... пока нет.
— Как? Ты должен закончить её к весне.
— Знаю. До свиданья, старина.
Проводив Сеара, Ги вернулся к задумчивости. Новая книга! Шесть рассказов были готовы полностью. Но ещё три, необходимые для завершения книги, он никак не мог написать. Мешала Ивонна.
Она не оставляла его в покое. После их встречи у мадам Анжель Ивонна стала мучиться угрызениями совести из-за измены мужу и осыпать его горькими упрёками. Он попытался прекратить этот роман и стал избегать её. Но это привело лишь к тому, что она стала домогаться его ещё более настойчиво. Ги, не желая обижать женщину, уступил и оказался невольником её всепоглощающей страсти.
Ивонна донимала его требованиями видеться каждый день. Слала ему в любое время записки, телеграммы, что ждёт его на углу улицы, в одном из близлежащих кафе, в парке. Дожидалась в фиакре, когда он выйдет из «Голуа» или другой редакции. Ги помнил её наивный шёпот у мадам Анжель: «Ги, у меня никогда не было любовника...» — и знал, что это правда. Беда заключалась в том, что, сам того не ведая, он впервые в жизни пробудил в ней страсть!
Ивонна писала ему письма на десяти страницах, с наивной лестью, с ужасающими стишками вначале. Едва они оставались одни, обнимала его так, словно не видела целый год. Выводила из себя прозвищами «мой зайчик», «мой малютка», «мой котик». Когда занимались любовью, жеманничала, отвратительно изображала девичью скромность, раздеваясь с нелепыми ужимками и вскриками. Прижимая его к себе, спрашивала: «Они целиком мои, эти большие, сильные руки, правда? А, мой взрослый малыш? Всё моё, да?» — и требовала ответа. Находила бесчисленное множество причин, чтобы без конца повторять: «Ги, ты всё ещё любишь меня? А?»
— Конечно.
— Тогда скажи — я хочу это слышать.
— Я же сказал.
— Правда любишь, мой котик?
— Да.
— И верен мне?
— Да.
— Что «да»?
— Верен.
— Поклянись.
В конце концов Ги бледнел от усилий сдержаться.
Слова Сеара усилили его беспокойство. Сеар был сто раз прав: книгу надо подготовить к весне.
Ги подошёл к окну, потом вспомнил о записке, которую отдала ему консьержка, когда он входил. Достал её из кармана. И сразу же узнал почерк Ивонны. Прочёл: «Почему, почему, почему тебя не было утром? Я прождала целый час. Мы должны увидеться завтра. Я буду ждать в фиакре на улице. В десять часов. Ты мне нужен. И.»
Скомкав записку, Ги швырнул её в мусорную корзину, выведенный из себя готовностью Ивонны винить его за какую-то неявку на свидание утром, её неотступными притязаниями. Уехать — это единственный выход. Но чёрт возьми! Почему он должен спасаться таким жалким образом? Эта мысль привела его в ещё большее раздражение. Ивонна не оставит его в покое; такова уж её натура — постоянно напоминать о себе, прибегать к достойным презрения интригам. Увы, остаётся только уехать.