Рядом с такой фигурой я почувствовал себя хилым и хрупким юношей, прямо зелёным от недоедания. Вот так. «Всё познается в сравнении», – давным-давно сказал один философ.
Сейчас эта фигура смотрела на меня, как на корягу, попавшую в колесо телеги, до этого события ровно ехавшую намеченным путём.
– Что за шутки, молодой человек? – неожиданно писклявым голосом произнёс «монумент». – Вчера мы получили документы о том, что вы и некая Кламира деи Лермоно погибли в пограничном конфликте. Мы срочно издаем приказ о вашем отчислении из академии и выписке из общежития в связи со смертью, подписываем его у ректора, оформляем дела в архив, а сегодня вы являетесь и предъявляете документ о прохождении практики. И что прикажете мне делать? Я понимаю, в том, что обстоятельства так неудачно сложились, нет вашей вины… – Вот так! Оказывается, я виноват, что не погиб! – Но на основании какого документа прикажете восстановить вас в академии и общежитии? Есть у вас бумага о том, что вы не погибли? Или хотя бы официальное письмо, подтверждающее ошибочность предыдущего документа, выданного, между прочим, канцелярией мэрии Сербано?
Я едва сдерживался, чтобы не наделать глупостей. Раньше, до драки на постоялом дворе, я, вероятно, не выдержал бы и дотянулся до этих жирных щек, а там будь что будет, но сегодня решил проявить терпение и посмотреть, как дело пойдёт дальше.
– Своей властью я не могу решить этот вопрос, поэтому мы с вами немедленно пройдём к декану и в соответствии с его распоряжением оформим ваши дела.
С этими словами он выдвинулся из-за стола и неторопливо и важно направился в сторону кабинета декана. Я последовал за ним.
В приемной дедушки Лила ничего не изменилась. Та же самая секретарша строго посмотрела на меня, узнала и явно окончательно уверилась, что этот молодой человек, то есть я, настоящий бандит, если уже второй раз за последние полгода его дело вынужден рассматривать сам декан. Заглянув на минутку в кабинет, она пригласила нас войти.
Дедушка Лил сидел за столом и печально смотрел в окно. Он не повернулся, когда мы вошли, и тихо спросил:
– Что там, Дари? Что случилось такого, что ты с твоим опытом не способен решить без меня?
– Проблема вот в этом молодом человеке и некоей девушке, которая была с ним на практике, – ответил крыс.
Дедушка Лил нехотя повернул голову и взглянул на меня. Он несколько мгновений смотрел, словно не узнавая, потом вгляделся пристальнее, вдруг выскочил из-за стола, подбежал ко мне и схватил за плечи:
– Филлиниан! Боги! Это же Филлиниан! Живой! Филлиниан, если бы ты знал, сколько раз я себя казнил за то, что согласился отправить тебя на практику в Сербано. Сколько раз за эти кошмарные сутки…
Он так искренне радовался мне, что тёплая волна ответного удовольствия мгновенно смыла все мои неприятности последних дней.
Знаете, какое это счастье – дарить радость другим? Мой отец, бывало, подарит матери золотое колечко, или кулон с брильянтом, или экзотическое жемчужное ожерелье, а потом наслаждается, глядя, как она звонко смеётся, примеряет его подарок, надевает то одно платье, то другое, крутится перед зеркалом и всё время спрашивает, с каким туалетом подарок лучше смотрится. В эти минуты кажется, что он наконец получил тот максимум радости и счастья, ради которого были затрачены труд, время и нервы.
Девушки! Умейте радоваться подаркам так, как это умеет делать моя мать. Даже если вам на день рождения подарили удочки с набором крючков, радуйтесь так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, будто любимое ваше занятие – рыбалка, а этот набор – ваша тайная, ещё детская мечта. Завтра этот даритель, чтобы опять испытать неземное удовольствие от вашей радости, купит вам всё, на что укажет ваш пальчик.
А вот, например, моя тётушка Розтерина радоваться дарам не умела вовсе. Мать как-то подарила ей новое платье на бал, а та посмотрелась в зеркало и хмуро сказала приблизительно следующее: «Не было платья, и это не платье». Правда, уезжая, она раз двадцать гоняла служанку убедиться, что это «не платье» хорошо упаковано и погружено вместе со всем багажом. Наверняка поэтому подарки ей дарили только тогда, когда не подарить что-то было просто нельзя. И каждый раз все мучились с выбором. О том, что обругает, было заранее известно, но надеялись, что, возможно, удастся отделаться просто пренебрежительной ухмылкой.