В глухой избе, за пряжей, у окна,
Какая-то одна, с улыбкой бледной,
Вдали от мужа — мужняя жена.
Меняет Солнце область созерцанья,
Роняет тень одним и жжет других.
Все ближе ночь. Все тише восклицанья.
В такую ночь пришел он как жених.
Равнины спят. Пред счастьем пробужденья
Меняет Солнце пышный свой наряд.
К одной стране восходят все виденья.
— Да, он придет, придет к тебе назад!
ПРИДОРОЖНЫЕ ТРАВЫ
Спите, полумертвые увядшие цветы,
Так и не узнавшие расцвета красоты,
Близ путей заезженных взрощенные. Творцом,
Смятые невидевшим тяжелым колесом.
В час, когда все празднуют рождение весны,
В час, когда сбываются несбыточные сны,
Всем дано безумствовать, лишь вам одним нельзя,
Возле вас раскинулась заклятая стезя.
Вот, полуизломаны, лежите вы в пыли,
Вы, что в небо дальнее светло глядеть могли,
Вы, что встретить счастие могли бы, как и все,
В женственной, в нетронутой, в девической красе.
Спите же, взглянувшие на страшный пыльный путь,
Вашим равным — царствовать, а вам — навек уснуть,
Богом обделенные на празднике мечты,
Спите, не видавшие расцвета красоты.
ВЛЮБЛЕННЫЕ
Храня влюбленную истому,
Я цепенею и гляжу.
От одного цветка к другому
В саду перехожу.
Воздушно ландыши белеют,
В себя влюбляется нарцисс,
И гроздья красных лилий млеют,
Раскрылись и зажглись.
И счастью преданы немому,
Уста раскрывшихся цветов,
От одного цветка к другому
Струят блаженство снов.
Я вижу, как они меняют
Свой легкий праздничный наряд,
Друг друга пылью соблазняют,
Влюбляют и пьянят.
Душистой пылью опьяненный,
Цветок целуется с цветком.
А я, безумный, я, влюбленный,
С блаженством не знаком.
Но я храню свою истому,
Тобой живу, тобой дрожу.
И от цветка идя к другому,
Всем — сердце расскажу.
«Я знаю людей с голубыми глазами…»
Я знаю людей с голубыми глазами,
Я знаю, что принято думать о них.
Но это молчание Неба над нами
Не есть ли горящий безмолвием стих?
Не стих, а поэма, о том, что лазурность
Все видит, все знает, всегда глубина,
И молча твердит нам: «Безбурность. Безбурность.
Я лучше, чем буря. Я счастие сна».
ВЕЧЕРНЯЯ ТИШЬ
Темнеет вечер голубой,
Мерцают розовые тени.
Мой друг, скорей, пойдем с тобой
На те заветные ступени.
Над нами будет желтый крест,
Цветные окна церкви темной.
Зажжется небо, и окрест
Повсюду будет блеск заемный.
Багряно-огненный закат
Во мгле осветит лица наши.
С могил к нам розы обратят
Свои раскрывшиеся чаши.
Для нас надгробные кресты,
В лучах последнего сиянья,
Воспримут чары красоты,
Как знак немого обещанья.
И все тона, и все цвета,
Какие только в небе слиты,
Как в рай забытые врата,
Нам будут в этот миг открыты.
И смолкнут наши голоса,
И мы, друг в друге пропадая,
Погаснем, как в цветке роса,
Как в тучке искра золотая.
ВОЛНЫ
Волна бежит. Волна с волною слита.
Волна с волною слита в одной мечте.
Прильнув к скалам, они гремят сердито.
Они гремят сердито: «Не те! Не те!»
И в горьком сне волна волне шепнула.
Волна волне шепнула: «В тебе—мечта».
И плещут вновь: «Меня ты обманула!»
«Меня ты обманула. И ты — не та!»
НАРЦИСС И ЭХО
Цветок и воздух, смущенный эхом,
То полный плачем, то полный смехом.
Цветок нарцисса, и звук заветный,
Ответом вставший, но безответный.
Над глубью водной, мертво-зеркальной,
Бесплодно стынет цветок печальный,
Своим обманут прекрасным ликом,
Не внемля внешним мольбам и крикам.
А звук заветный, хотя и внешний,
Навек пронизан тоской нездешней,
Ревнует, молит, грозит, пророчит,
И вот рыдает, и вот хохочет.