Хороший художник всегда в тревоге. Уже который раз он жалуется мне:
– Нe знаю, как нарисовать молоко?!
– Очень просто! – тотчас откликается Таня.
– Попробуй… Помоги. У меня никак не получается!
Таня смело чертит палочкой узоры на песке. Петр Петрович посмеивается. Я тоже все размышляю над последними главами. К вечеру ухожу искать запомнившиеся с детства, старые мосты. бочажки, овраги. И не могу найти избушку, в которой давным-давно родилась моя бабушка. На месте старого села разросся плодовый сад. В листве светятся, будто восковые, щеки яблок. Я сижу под кружевной тенью деревьев, слушаю, как шумит ветер…
Прибегает Таня: пора встречать колхозное стадо. Иван Михайлович хвалился совхозными буренками. Таня любит показывать их мне. Вот бредет безрогая, черная, с белой головой, Ветка. У нее самое жирное молоко. А за ней вышагивает маленькая шоколадная Пенка. За день она дает почти три ведра! Таня навещает Ветку и Пенку в стойлах и с разрешения доярок угощает солью и тертой морковью.
Незаметно подкралось и время отъезда. Я уезжаю раньше всех. Таня с матерью и Петр Петрович проживут еще неделю в Боронках. Мне хочется не просто уехать… Хочется отвезти в город совхозное молоко!
Темная, безлунная ночь стояла над лесами и полями, пригорками и речкой, когда я проснулась. Ни зги не видно! В темноте пропали дома и совхозные строения. Я вышла на крыльцо, взглянула на небо и там, где должно показаться солнце, увидала светлую полосу. Она расплывалась, росла. Будто кто-то поднимал тяжелый занавес.
«Пора!» – решила я и сошла с крыльца.
А когда тропка привела меня к мосту, внизу, в поселке, разом вспыхнули двадцать окошек. Залились звонкими голосами собаки, бестолково загорланили петухи. Захлопали двери, и на улице послышались голоса. Это доярки шли в коровник.
В совхозе начался день.
Возле белого длинного коровника старая овчарка вылизывала миску: видно, сладким после холодной ночи показалось ей парное молоко! В коровнике уже началась работа. Звенели ведра, шумели электрические доильники. Молоко текло из доильников по шлангам в баки молоко-хранилища, в холодильник.
У-у! У-у! У-у!… – донеслось с дороги. К нам уже спешила желтая автоцистерна. «Молочница» на колесах прибыла из города за совхозным молоком. Иван Михайлович еще вчера договорился с шофером: пусть захватит меня на молочный комбинат.
– Не раздумали? – спрашивает Иван Михайлович. – Путь не малый…
Пока мы беседуем, механик включает мотор и перекачивает молоко из баков холодильника в автоцистерну. Молоко наливают до краев, не то собьется масло в пути. Потом «горло» цистерны закрывают крышкой с винтом и для верности запечатывают пломбой.
Шофер расписывается, получает документы, а я влезаю в кабину.
Мы с Иваном Михайловичем долго трясем друг другу руки. Спасибо за помощь, за гостеприимство! До встречи в Москве… Кажется, все? Поехали!
И, тяжело покачиваясь, машина выезжает из совхоза. Пять тонн свежего молока везем мы. Машу рукой в ту сторону, где на горе остается школа… До свиданья, друзья! Прощайте и вы, воспоминания детства, бабушкины рощи и поля!
Небо над головой все розовеет. Птицы проснулись. Рощи и поля несутся мимо. Серая тучка догнала нас и обрызгала на прощание дождем,
Плавно, па рессорах, катим вперед. Навстречу нам спешат такие же автоцистерны-«молочницы». Сколько их ездит по дорогам! Шоссе свернуло на мост, через реку. Внизу по голубой дороге, здороваясь гудками, плывут два белых парохода – танкера. Эти везут молоко из отдаленных совхозов. Мы едем час, едем другой. И подъезжаем к заставе. Сейчас «молочницы» идут бок о бок, и шоферы переговариваются:
– Из совхоза «Красный Октябрь»?
– В колхоз имени Ленина?
Наша «молочница» могла бы пожаловаться – устала. Да и я устала. Не близкий путь – часа три едем. Хочется вылезти из машины – размяться. Да останавливаться нельзя: молоко не любит этого. Но теперь уже близко, уже видны белые здания за высоким забором. Железнодорожные ветки подходят к ним. Сюда заворачивают шоссейные дороги. Это – крупный молочный комбинат, которому впору напоить молоком небольшой город. Приехали!
Одна за одной въезжают белые машины на широкий двор и выстраиваются в ряд. В конец очереди пристраиваемся и мы. И терпеливо ждем.
Машины медленно подъезжают к стене здания. Стена без окон, без дверей. Только висят на ней, как пустые рукава, длинные шланги. Зачем они?
