– Из совхоза «Боронки»? – спрашивает лаборантка в белом халате.
Она срывает пломбу с крышки и маленьким черпаком на длинной ручке берет на пробу наше молоко. Примешь негодное – испортишь тонны. У нас молоко хорошее. Его еще в совхозе проверяли. Все же я немного волнуюсь. И радуюсь, когда из лаборатории звонят, сообщают:
– Порядок! Принимайте… «Молочница» подъезжает к самой стене.
К горлу цистерны привинчивают шланг- рукав. Шумит, работает мотор, перекачивает молоко. И ровно через четыре минуты пустая «молочница» повертывает за угол: едет мыться. За углом баня: цистерны моют шлангами, не жалея воды.
А у ворот комбината толпятся новые машины.
Наверно, могучая белая река течет там, за стеной комбината…
Я думала сегодня же полюбоваться ею.
Меня ждало разочарование.
– Что вы, что вы! Вход к нам строго запрещен. Может быть, вы бациллоноситель, больной человек! Вы не знаете, что такое молоко?
Я вернулась домой раздосадованная. И только через три дня, получив всевозможные разрешения и побывав у врача, снова заявилась на молочный завод.
На мне белая шапочка, халат, от которых пахнет дезинфекцией. А на ногах смешные бутсы с деревянной подошвой.
Гулко стучат мои башмаки по кафельному полу. Так где же молочная река? Показывайте!
Куда спрятали молоко?
В огромном приемном цехе все было белоснежное – стены, выложенные белым кафелем, в солнечных зайчиках, белые потолки, белые трубы. И десять большущих белых, как сахар, баков. Их здесь называют танками. Но я с недоумением смотрела вокруг: а где же молоко?
Правду скажу, я огорчилась – думала течет в приемном цехе сказочная молочная река. А потом устыдилась. При чем тут сказки? Это ведь завод-автомат. Умные машины спрятали молоко-недотрогу в танки, трубы, аппараты. И хитро управляются с ним.
Завод-автомат работал сосредоточенно, неторопливо. Тук-тук-тук!… – стучало за стеной. Это мотор перегонял молочную реку из танков приемного цеха в аппаратный.
И вот я в громадном светлом зале. Иду мимо больших, серебристых, круглых как шары очистителей. Молоко по трубам течет в очистители. Выходит из них еще белее и чище. И рекой плывет дальше, держит путь к пастеризаторам.
Всех важней на заводе стальные пластинчатые шкафы – пастеризаторы. Благодаря им и молоко называют пастеризованным. Стоишь возле пастеризатора и вспоминаешь городок Лилль и.великое открытие Пастера. А пастеризатор чуть слышно гудит. Это внутри, между тонких пластин, нагретых паром, течет молоко. Жарко ему, ох как жарко! Термометр показывает +74 градуса. Не закипеть бы, не испортить белков, не растерять витаминов. Но завод-автомат начеку. Тук-тук-тук… – стучит мотор. Прошло двадцать секунд. Пастеризатор обезвредил, убил микробы, и ртуть на градуснике падает. Пластины пастеризатора стали холодные. Свежо молоку, как бы не замерзнуть. Но ртуть останавливается и показывает +4 градуса. Прохладная река течет к толстым белым танкам храпения.
Чистое пастеризованное молоко наполняет танки, булькает… Словно говорит: «Теперь отдохну».
Но отдыхать-то и некогда! Молоко требует цех разлива.
Две проворные машины хозяйничают там. Одна моет бутылки и ставит на ленту конвейера. Конвейер торопится, везет чистые бутылки к другому автомату, вроде карусели с кранами. Подъедет бутылка к нему. Кран откроется. И тут наконец впервые на заводе увидишь молоко! Вот оно, наше вкусное, наше хорошее…
Только оно уже в бутылке. Уже закупорено блестящей шапочкой. Не пролезть вам,, микробы-невидимки, в молоко. И не пробуйте!
А конвейер опять спешит, везет бутылки к выходу. Где тут ваши, читатель? Где Танина, Петра Петровича? И моя… Разве отыщешь! Завод-автомат выпускает их тысячами ежедневно.
Мы будем пить его некипяченым. Тут за него ручаются.
Вот снимают бутылку с ленты конвейера. Это контрольная. Ее отправят в лабораторию. Проверят, вкусно ли молоко. Обязательно подсчитают, сколько в нем бактерий.
Микробов тут преследуют с ожесточением. Ватным томпоном снимают мазки с аппаратов, стен, пола. С халатов и рук. Даже воздух не оставляют в покое. Сквозняки и те на подозрении. В дверях стоит бактериолог и ловит ветерок в чашку с питательной смесью – от нас, микроб, не спрячешься!
А полы, стены поливают из шлангов. Гонят струей каждую пылинку. Полы мокрые, поэтому и ходить приходится в бутсах с деревянной подошвой.
Раз в неделю завод-автомат останавливается. Только не отдыхать. Опять моется, ополаскивается… Такой он чистюля! А между тем на заводе, где беспощадно преследуют невидимок, есть целая кладовая… микробов!