Покажи, на что ты способен, братик.
Терренс хмыкнул, окидывая оценивающим взглядом комбинацию, предложенную соперником, несколько секунд провёл в сомнениях, после чего переставил фигуры в очередной раз. Чёрная опустилась на клетку, белая оказалась в руках. Терренс сжал её, попутно посмотрев на ногти.
Чёрный лак стирался. И делал это некрасиво – отдельными полосами, словно тёркой по ним провели, не рассчитав.
Все попытки добавить своему, крайне консервативному – из-за вынужденного ношения формы – образу немного неформальных ноток пошли насмарку.
– Ещё немного, и ты будешь вынужден признать поражение, – произнёс, улыбнувшись радушно.
– Как ты это делаешь?
– Ловкость рук и никакого мошенничества. Всё просто, если понять суть игры.
– Я стараюсь, но не особо получается, как видишь.
– У тебя всё впереди, Марти, – заметил Терренс, поднимаясь с дивана и потягиваясь. – Ну и скука. Как в морге. Хотя, в морге, кажется, и того веселее.
– Я бы не рискнул проверять данное утверждение на практике.
Поняв, что игра окончена, и Терренс партию продолжать не намерен, Мартин начал собирать фигуры и складывать их в коробку. В конечном итоге, исход их очередного соревнования был предрешён с самого начала. Терренс не оставлял младшему брату ни единого шанса на победу, разгромив его в пух и прах едва ли не с первых минут игры. Сначала, правда, поддавался немного, а потом начал играть в полную силу, и всё стало ясно, как на ладони. Где будет победитель, а где проигравший. Расстановка не менялась, оставаясь ярко выраженной константой на протяжении нескольких месяцев, потраченных на обучение этой интеллектуальной игре. Мартин жаждал научиться, но так и не сумел овладеть искусством управления фигурами. Соревнования с предсказуемым финалом нагоняли скуку и практически не пробуждали азарта.
– Скорее бы Тони приехал. – Терренс проигнорировал замечание брата, распахнул настежь окно и оперся ладонями на подоконник, впустив в помещение порыв ветра, наполненный ароматом цветущих растений.
– Не волнуйся, приедет, – сказал Мартин, сложив доску. – Куда же без него.
Прозвучало не слишком воодушевлённо, с нотами злой иронии.
Терренс обернулся, желая удостовериться в правдивости своих подозрений, но от комментариев воздержался, поскольку давно смирился с тем, что их компания какая-то не слишком сплочённая.
Чёрт знает, каким ветром их прибило к одному берегу.
И ещё большая загадка, почему они до сих пор продолжают держаться вместе.
Хотя…
Есть, конечно, логическое объяснение. При наличии желания, вывести общую формулу и разложить по полочкам можно абсолютно всё, нужно только немного подумать, а там уже одно начнёт цепляться за другое, и появится целая картинка.
Он дружен с Энтони, а рядом с Мартином его держат кровные узы. Мартин общается с Троем, наплевав на мнение старшего брата, и недолюбливает Энтони. Он, Терренс, отвечает практически тем же другу Мартина, то есть, с поправкой на одно обстоятельство. Не просто недолюбливает, а буквально на дух того не переносит.
Причина их вражды похоронена в далёком прошлом, да и, по сути, смехотворна. Однако отказаться от принципов и протягивать руку, предлагая снова стать друзьями, как-то не особо хочется.
Он привык жить с мистером Беннетом-младшим на ножах. Это, в определённом смысле, добавляло перчинки в отношения, разбавляя пресные школьные будни хоть какими-то специями.
Смешные поводы для склок, смешные поводы для ненависти, но отказаться от них сложно. Укоренились и стали стилем жизни.
В конце концов, каждый уважающий себя клуб должен иметь в запасе несколько скелетов, рассованных по шкафам. А они своё небольшое сообщество уважают и считают архиважным. В отсутствии конкуренции, видимо.
Терренс тяжело вздохнул.
Его одолевала прямо-таки смертная скука.
Мартин это видел, но сказать что-то, в надежде завести разговор на отвлечённую тему, не решался. Он вообще старался не соваться к старшему брату, когда тот находился в дурном настроении.
В последнее время это случалось с Терренсом на постоянной основе. Что послужило причиной для перемен, Мартин не знал. Особой откровенностью его брат тоже не страдал и если решил удержать какие-то сведения в секрете, можно было постоянно донимать его вопросами, окончательно попрощавшись с терпением, но ни на шаг не приблизившись к разгадке тайны.
Терренс не любил откровенничать. Если кто-то и знал его секреты, то точно не человек, а ручная крыса, жившая в кабинете отца.
Вообще-то Терренс жаждал перетащить её к себе в комнату, но Альберт запретил, заявив, что в общежитии академии крысам не бывать. Терренс хотел сострить, отпарировав, что как раз там крыс гораздо больше, чем где-либо ещё, но вовремя прикусил язык и согласился заключить договор, построенный на компромиссе. Днём крыса живёт в кабинете директора, и Терренс, при желании, может туда наведываться, ночью же, во время выходных и на каникулах она находится дома.
Закинув руки за голову, Мартин наблюдал за действиями Терренса, прикидывая, что придёт тому на ум.
Могло, в принципе, многое.
Будучи похожими внешне, братья различались чертами характера и отношением к жизни, а ещё теми образами, что создали себе в обществе, и теперь старательно придерживались выбранного амплуа, не отступая от него ни на шаг большую часть времени.
Тёмные волосы и серые глаза – наследственность семьи Уилзи. Такие же внешние данные достались и Лиззи, таким же был отец, пока его волос не коснулась седина. Он носил её с гордостью, не используя краску в надежде скрыть естественные процессы старения.
Его детям о седине, конечно, думать было рано.
Терренс, желая отличиться, слегка поэкспериментировал с краской для волос, в результате чего обзавёлся красной прядью в чёлке, за что оказался неоднократно порицаем родителями, и провозглашён нарушителем школьного устава. Впрочем, его это не волновало совершенно, он плевал на этот устав прежде, продолжал плевать и сейчас. А Альберт, побушевав немного для порядка, вскоре прекратил возмущаться, хлопнул по столу ладонью и бросил:
– Иди уже и не показывайся мне на глаза.
Терренс ужом выскользнул из гостиной, в которой состоялся разговор, и до конца дня вёл себя тише воды, ниже травы, будто самый настоящий паинька, никогда не помышлявший о скандальных выходках. Во всяком случае, так думали родители.
Мартин, коротавший вечер в своей комнате, видел, как братец, поломавшись немного и поизображав раскаяние, удрал из дома через окно, перемахнул через ограждение и свалил в неизвестность вместе с Энтони, дожидавшимся его на улице. Терренс тоже видел, что его засекли, потому, оказавшись напротив окна спальни младшего брата, приложил палец к губам, попросив о молчании.
Мартин изобразил иголку с ниткой, которой зашивал себе рот, и улыбнулся.
Несмотря на разницу – практически полную противоположность – характеров ладили они между собой неплохо.
Случай, описанный выше, в общем-то, служил вполне достойной иллюстрацией личности Терренса Уилзи, демонстрируя, на что он способен.
Стоило признать, что за ним, несмотря на достаточно юный возраст – стандартные для выпускного класса восемнадцать лет – закрепилась дурная слава, частично имевшая под собой реальные основания, а частично порожденная слухами. Некоторые из них распространялись непосредственно самим Терренсом, по причине всё той же, всеобъемлющей тоски, накрывавшей его с редкой, но меткой периодичностью.
Он не делал ничего такого, чего не совершали другие подростки, просто умел подавать свои поступки с размахом и сомнительным шиком, словно все эти склоки, скандалы, драки и интриги составляли самый интересный пласт его жизни.
И кто бы мог подумать, что за закрытыми дверями комнаты, которую они в школьном общежитии делили с братом на двоих, Терренс перестаёт изображать из себя невесть что, превращаясь из полубогемного персонажа в обычного человека, увлечённого своими крысами, шахматными комбинациями и чтением книг?
Учился он довольно средне, но вовсе не потому, что ничего не мог, и знания отказывались посещать эту голову. Мог он всё. Это Мартин знал просто на «отлично», поскольку периодически сам ломал мозги над задачами, а Терренс подходил и объяснял ему быстро, просто, применяя креативный подход, не повторяя зазубренные наизусть фразы из лекций учителей.