Уловив момент, я подозвал к нам Цепеша и объявил старосте, что самому мне недосуг будет на одном месте сидеть, а потому я оставляю в Замошье своего наместника. Который не станет соваться в дела хозяйственные, но в плане военного строительства и всеобщей воинской подготовки — валашский князь для них царь, бог и воевода. Все что прикажет — надлежит делать незамедлительно. Советы воеводе давать можно, возражать — нет.
Сперва Михай опять слегка потух взглядом. Но, как только услышал от Цепеша, что тот намерен назначить Четвертака и Пятака ближними помощниками: старшего по обучению рекрутов, а второго — надсмотрщиком за строительством, сразу проникся к воеводе уважением и пригласил отужинать.
Оставив их вдвоем, находить общий язык, и решив, что все уладил, пошел искать Мамая. Намереваясь без промедлений отправиться дальше. Но тут прибежала Настена и с ходу бухнулась в ноги, умоляя не губить, не лишать милости и не отказывать в милосердии… Жена Федота так интенсивно кланялась, а слова произносила со столь завидной скорострельностью, что я даже половины сказанного не понял. Поэтому, поднял молодку на ноги, а что та все время норовила встать на колени, обнял и прижал к себе.
— Да угомонись же ты, оглашенная… — попытался успокоить ее. — Останется твой муженек дома. Я не беру Федота с собой.
Жаркое тело заерзало еще сильнее, упруго выскальзывая из рук.
— Не губи, барин… — разрыдалась еще громче.
Я ни фига не понял, пришлось взять молодицу за плечи и крепко встряхнуть.
— А ну, не вой. Говори внятно.
Настена послушно вытерла слезы и повторила:
— Не губи, милостивец.
— Это я уже слышал. Сказывай, чего хочешь?
— Не оставляй Федота дома.
Интересно девки пляшут…
— Вот как… А ну-ка, девица красная, пойдем в сторонку. Что-то мне в твоих желаниях не все понятно…
Я подхватил Анастасию под руку и потащил подальше от домов и плетней, на которых, как известно уши сами растут и сеять не надо.
— А теперь сказывай, да без утайки: чем Федот так не угодил, что ты его из дому гонишь? Правду узнаю — при всем народе на площади пороть велю. Не для того я тебя из кровати подьячего вытаскивал, чтоб ты сама чужую искала.
Молодица охнула, залилась румянцем, закрыла лицо руками и, как бы израсходовав запас сил, опустилась на землю.
— А я все думала, узнал ты меня, барин, или нет… — вздохнула негромко. — Узнал, значит. Что ж мужу о неверности не сказал? В тайне сохранил?
— В тот раз не по своей воле ты изменила, мужа от дыбы и острога спасти хотела, и не мне тебя за то осуждать. Но теперь, извини… Поблажек не будет.
Анастасия поглядела на меня строго, насколько это возможно сделать снизу вверх и широко перекрестилась.
— Вот те крест, барин. Нет больше на мне греха, окромя того раза. А Федота я прошу с собой взять только ради него самого. Не из тех мужей он, которым хозяйство в голове. Зачахнет. Пить начнет… А там и меня возненавидит, потому что глаза мозолить буду и о прошлом напоминать. Думаешь, он слепой? Тоже молчит, ничего не спрашивает, но синяки на шее и груди, оставленные Касьяном, видел, — опять опустила голову и продолжила не поднимая глаз. — Простор ему нужен, свобода, бой… Там душой оттает. А я его ждать буду. Верно… В том не сомневайся. Ужаса той ночи на всю оставшуюся жизнь хватит. Я ведь как думала, — отведу беду, а сама в омут…