— Это Виктор де ла Буссенор. Дворянин столь древнего рода, что его предки носили шпаги, когда не только Варшавы, но и Кракова еще не было. Как уложит идальго отдыхать измотанную капризами судьбы панночку, так вами и займется. А вы, великие воины… прежде чем решение принять, поглядите ей в глаза и скажите, что нет вашей вины в том, что татары насилуют и гонят в рабство вот таких юных дев. Да не по одной… Тысячами!
От таких слов гусары крылья свои опустили… Потупили взгляд. Это хорошо. Если останутся, бунта можно не опасаться.
С казаками проще. Всю казаков к Мамаю. Он лучше меня знает, что и кому сказать. Ну и по прежней схеме: конницу в отряд принимаем, а пеших — подряжаем сопровождать обоз с переселенцами, с видом на ПМЖ в Замошье.
С селянками проблем не было. В основном, молодые девки готовы были ноги освободителям целовать и идти на край света, лишь бы подальше от Крыма. А вот крестьяне не все изъявили желание поселиться в Замошье. Которые потеряли родных или наоборот — кому «посчастливилось» оказаться в плену всей семьей, даже не обсуждали иного варианта. Зато те, чьи родные в Крым ушли с другими обозами, хотели осесть поближе к Перекопу. В надежде, что со временем удастся что-то разузнать о их судьбе, а может, даже выкупить.
Отделилась Ровно дюжина. В их числе три селянки. Молодицы в возрасте, даже непонятно зачем захваченные людоловами.
Я не возражал. Более того, тем кто шел в Пороги, разрешил отобрать из обоза самое ценное. Для обмена… Сами то они пока еще добро наживут. А в сопровождение им выделил ополченцев. Разрешив тем, если захотят, после меня не искать, а поступать согласно собственной воли.
Оставался еще один пленник, которого мой «секретарь» выделил из общего числа. Кирилл…
Высокий, худощавый мужчина среднего возраста. Пышные темно-русые усы подстрижены на европейский манер. Подбородок зарос легкой недельной щетиной. Одет как горожанин. Небогато, но и не в рванину. Держится вполне уверенно.
— День добрый, сударь… — поздоровался первым, признавая во мне старшего. Но тут же прибавил: — Мне не очень нравится цвет твоего лица. Не желаешь поставить дюжину пиявок?
Понятно. Ты бы еще за запястье меня взял и пульс измерил.
— Лекарь, что ли?
— А как ты догадался?
Нет, не шутит.
— Сорока на хвосте принесла, что в полон к татарам искусный лекарь попал, вот я и решил отбить тебя у басурман.
Теперь Кирилл поглядел на меня с недоверием. Но я в такие гляделки играть умею. Фиг что поймешь, без детектора.
— Не расскажешь о себе? А то мало ли. Вдруг, ошибся и не того освободил.
— О том не ведаю… — развел руками Кирилл. — Может, и ошибся. Родом я из Киева. Учился в Киево-Братской коллегии. Освоил грамоту и пошел в лекари. До недавних пор пользовал казаков из Куреневского предместья. Лечил в основном от похмелья да раны перевязывал. И жил бы себе припеваючи, не случись досадный случай. Проездом из Кодака в Краков, остановился в городе француз один, инженер… Боплан, кажется… И заболел. Ясное дело, позвали меня его подлечить. Француз тот весьма разговорчив оказался. Пока я пиявки ставил, он чего только не рассказывал. И вишни на юг от Переяслава растут не выше чем по пояс, да так густо, что не протиснуться; и раки в Ингульце величиной с кошку; и дети у татар, как щенки, слепые родятся, а глаза только на вторую неделю открывают… А еще поведал мне сей Боплан, что запорожцы на Сечи лечат лихорадку смесью горилки и пороха!