Он так и рос маменькиным сынком...
В тридцатых годах родители поселились в подмосковном поселке Лосинка, Лосиноостровске. Вскоре поселок переименовали в честь полярного летчика Михаила Сергеевича Бабушкина, участника челюскинской эпопеи и высокоширотной экспедиции ледокола "Садко", Героя Советского Союза, родившегося поблизости и погибшего при авиационной катастрофе. Позднее Лосинка, как ее по-прежнему будут называть старожилы, войдет в черту Москвы.
Они жили в двухэтажном, дощатом, отштукатуренном снаружи и изнутри доме, похожем на барак, - такие дома называли стандартными. К их крошечной квартире в торце дома примыкала веранда, имевшая два входа - со двора и из комнаты. С годами она обветшала, наружную дверь забили.
Веранда не отапливалась, поэтому пользовались ею только летом. Тогда ее облупившийся фасад заплетал вьюнок с бледно-розовыми слабоароматными цветками, и дом, при очень развитом воображении, можно было принять за старинный рыцарский замок.
На веранде доживал век старый комод. Ящики его рассохлись, им уже давно не пользовались по назначению, но и не выбрасывали. Это были владения Алеши.
В ящиках комода скрывался хаос, самый настоящий первозданный хаос, полная противоположность порядку - по-гречески "космосу": железки невообразимого происхождения и предназначения, радиолампы, шурупы, пружины и многое другое из того, что несведущие люди считают бесполезным хламом. Алеша копался в нем с наслаждением, словно старьевщик, и всякий раз находил что-то неожиданное...
В памяти Плотникова комод ассоциируется с дядей Мишей, Михаилом Павловичем, младшим братом матери. В гражданскую войну был он рядовым красноармейцем, а в тридцатые годы - киномехаником. Кино тогда уже обрело голос, и дядя часто возился со звуковоспроизводящей аппаратурой, что-то в ней усовершенствуя. Делал он это с явным удовольствием.
Примостившись рядом, Алеша разглядывал большие стеклянные радиолампы и алюминиевые цилиндры электролитических конденсаторов, вдыхал елейный аромат расплавленной паяльником канифоли.
Как оказалось, дядины уроки не прошли бесследно. Михаил Павлович заразил-таки племянника своей страстью, но так никогда и не узнал об этом: вспышке Алешиной "болезни" предшествовал довольно длительный скрытый период.
Но вот Алеша прочитал небольшую книгу под названием "Веселое радио". Автора не запомнил и лишь сорок лет спустя выяснил, что книга принадлежит перу писателя-фантаста Немцова. Наверное, это была лучшая из его книг. Полная неистощимой выдумки, почти циркового блеска, виртуозной изобретательности и юмора, она заворожила Алешу и словно спустила курок, который взвел дядя.
Так в тринадцатилетнем возрасте будущий профессор стал радиолюбителем.
В Москве на Арбате находился тогда очень странный магазин. Он не был ни комиссионным, ни антикварным. Возможно, теперь его назвали бы магазином уцененных товаров, но и это не отразило бы сути. Магазин был волшебным. В нем продавали старые-престарые радиоприемники, чуть ли не времен Попова и Маркони. Откуда они брались, оставалось тайной. Там Алеша купил за бесценок двухламповый ПЛ-2, выглядевший так, словно его только что изготовили, но упорно не желавший работать.
Потом были муки творчества, и наконец наступил миг, когда первый сделанный его руками приемник вдруг ожил. Произошло это в ночь на первое января тысяча девятьсот сорок первого года.
Говорят, хуже всего - ждать и догонять. Алеша предпочитал последнее: ожидание пассивно и оттого мучительно. Ждать он просто не умел и никогда этому не научился. Вот и тогда не стал дожидаться подходящего времени.
У родителей были гости, в тесной комнате звенели бокалы, играл патефон. Алеша проскользнул на веранду. Его отсутствия никто не заметил взрослые оживленно обсуждали международное положение ("и на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом!").
Стоял трескучий мороз. Стекла на веранде заиндевели, вдоль щелей образовались ледяные сталактиты, алмазной пылью посверкивали подоконники и проемы дверей. Священнодействуя, Алеша присоединил к приемнику батареи, надел наушники, медленно повернул ручку настройки, и... сквозь трески и шорохи эфира прорвалось негромкое, чистое и разборчивое звучание.
Алеша не вслушивался в смысл слов, воспринимал их как музыку. Они и были для него музыкой.
Много лет спустя, уже работая в НИИ, Плотников вспомнил этот эпизод, испытав нечто подобное. После нескольких месяцев упорных неудач наконец удалось отладить опытный образец профессионального радиоприемного устройства - одного из самых сложных по тому времени. Как и в далекую новогоднюю ночь, он включил питание, надвинул на уши телефоны и услышал необычайной красоты музыку: передавали Первый концерт для фортепьяно с оркестром Петра Ильича Чайковского.
Никогда впоследствии Плотников не испытывал такого эмоционального потрясения: сказались крайняя усталость, граничащая с опустошенностью, удовлетворение от законченной работы, расслабленность, неожиданность. И многокомпонентный сплав чувств под действием музыки Чайковского вызвал в душе резонанс, по силе подобный шоку. Слезы застилали глаза Плотникова, струились по щекам, благо в это позднее время он, презрев требования техники безопасности, работал один.
Но этот день еще ожидал его в будущем...
Началась война. Ее приближение чувствовалось задолго. Все разговоры заканчивались ею. Большим успехом пользовалась книга Николая Шпанова "Первый удар", в которой живописался молниеносный разгром посмевшего напасть на нашу страну противника.
Во дворе Алешиного дома стоял деревянный, посеревший от времени и дождей стол. По вечерам на нем "забивали козла". Днем же он пустовал; поблизости сушилось белье, бродили ленивые коты.
Алеша любил, возвратившись из школы, забраться на стол, лечь навзничь и смотреть в небо. Оно запомнилось голубым, безмятежным, а отнюдь не предгрозовым. По нему плыли невозмутимые облака, отбрасывая на лицо Алеши короткие тени.
Он лежал, смотрел и мечтал - ни о чем определенном. Веял ветерок, и это его безотчетно волновало; набегали, сменяя друг друга, звуки и запахи - он невольно запоминал их, чтобы спустя десятки лет внезапно вздрогнуть от случайно возникшего сочетания таких же звуков и запахов...