— Сто пятьдесят беру.
— Э, не мелочись! — покривился Джахангир, выражая пренебрежение к названной сумме, и опять улыбнулся с многообещающим видом. — Все в нашей власти: спишем-подпишем. Бери полторы тысячи на разных лиц, тысячу мне отдашь, чтоб забот не было. Сообразил?
Назар покраснел и, стараясь скрыть растерянность, ладонью вытер побежавший со щек пот. Конечно, сообразил… И понял, что своей недавней уступкой приблизил разговор, назревавший давно.
Однажды он уже начинался.
Совхоз встречал каких-то гостей на директорской даче, в дальнем конце сада готовилось застолье: кипели котлы, подъехала машина, доставившая провизию с огородов и ферм. Тогда Джахангир взял Назара с собой в машину — съездить в магазин за спиртным, а когда везли все это на дачу, Джахангир доверительно заметил: «Вот так! А что делать? Надо. Других путей нет».
Назар тогда сделал вид, что ничего не понял. Но сейчас уйти от ответа было невозможно.
Джахангир ждал ответа, посмеиваясь над душевными терзаниями Назара. Бедняга и краснел, и обливался потом, и прятал глаза, устремив дрожащий взгляд куда-то в угол сарая.
— Я… не могу… тысячу… — вымолвил, наконец, Назар.
Джахангир кивнул, отметив про себя: не можешь сейчас, так позже сможешь. Главное, что согласился.
— И вообще, я… — запнулся Назар. Не хотелось ему осложнять и без того натянутые отношения, но все-таки он решил отрезвить наглеца. — Я не могу! У нас все заработанное делится на своих. Поэтому и заинтересованность есть в работе.
— А как ты жить будешь? — насторожился Джахангир. — Завтра мотор полетит — тоже из своего кармана платить станешь?
— Должны снабжать нас.
— Должны, — согласился Джахангир. — В порядке очередности. А тебе сейчас нужна новая техника, чтобы побольше зарабатывать. Значит — что надо?
— Что?
— Делиться! Заинтересовать. Ты подумай, а то потом поздно будет. А может, в город переберешься, к брату? Поможем. Я все улажу.
— Спасибо, Джахангир Холматович, за бескорыстное желание помочь мне, но не могу я уехать: партийное поручение выполняю.
— А-а, ну тогда, конечно, нельзя уезжать, — согласился Джахангир, пряча за иронией злость и раздражение. — Тогда тебе работать надо, как начал. С огоньком! Разговора, считай, не было. Прощай.
Джахангир ушел, и вскоре мимо сарайчика проехала его машина.
Назар прошел под раскидистую урючину и обессиленно повалился на скамейку. Отчетливо представились их будущие с Джахангиром отношения. До этого разговора Холматов только придирался, чтобы скорее прибрать к рукам, а теперь начнет выживать. Итак, вместо работы — борьба.
Послышались шаги. Назар поднял голову — перед ним стояла Зина и смотрела на него с удивлением. Он улыбнулся ей и смущенно предложил сесть на скамейку. На работе они поддерживали строго деловые отношения, и эта встреча под урючиной была первой неделовой встречей. Назар заволновался, обдумывая, о чем говорить. Не о тракторе же?
Заговорила Зина:
— Зря ты на меня кричал.
— Извини.
— Я хотела, как лучше. Трудно тебе?
Ее голубые глаза выражали неподдельный интерес.
— He знаю… Не знаю, как бывает легко, — сказал он задумчиво. — И разве я не прав, скажи?
— Прав, а что толку.
— Если с самого начала так все пойдет, то ничего мы не добьемся. Не будет у нас настоящей безнарядки. И вообще ничего не будет!
— А знаешь, Назар, я не люблю битых. Они трусливыми становятся, осторожными, как мыши.
— Я не буду битым.
— Тогда улыбайся, не раскисай! — Зина села на скамейку и повернулась к нему. — Ну, улыбнись! Ну, пожалуйста!
— Как? — криво улыбнулся он, превозмогая головную боль и сковавшую все тело тяжесть. — Вот так?
— Вот так! — вспылила она, взвилась со скамьи и пошла в бригадный домик.
— Зина, подожди! — бросился за ней Назар, но, увидев сидевших возле летней кухни Степана Матвеевича и Варвару Ивановну, метнулся в другую сторону.
— Чего это они — как брызги по сторонам? — удивился Шалдаев.
— Не понятно, что ли? Хорош отец, нечего сказать. Ты бы сказал ему, что жених у нее есть, нечего приставать.
— А этот не жених, что ли?
— Непутевый, — покачала головой Варвара Ивановна. — А скандальный какой, видел? Выгонят его из бригадиров скоро.
— Не позволим. Бригада у нас теперь — во! — показал он свой кулачище и, довольный сравнением, рассмеялся. — Черта свернем!
Варвара Ивановна посмотрела на мужа и певуче протянула:
— Э-эх, блаженный!