Тоня неподалеку, за тем же длинным столом, ловко потрошила кету, быстро и осторожно отделяя икру от внутренностей.
— Куда с танцев пропал? — поинтересовалась она, глядя на Мишку до густоты синими глазами.
Смущенный, он только пошевелил губами.
— Давно так хорошо не отдыхала! — в недоумении от его молчания, продолжала Тоня. — Зря ушел.
От объяснений спасло Мишку появление подручного икрянщика, который появился с цинковыми ведрами и забрал янтарно-скользкую икру на обработку. Расстроенный от того, что врать не приучился, а признаться в неумении танцевать впервые в жизни было стыдно, Мишка ушел…
После обеда смену, в которой была Тоня, отправили на отдых — ночью ожидалось поступление большого улова. А чуть позже на пирсе появился Васька. Он шел, блуждающим взглядом шаря по столам. К Мишке приблизился пасмурный.
— Почему не в море? — удивился тот, протирая тряпкой изъеденные солью руки.
— Топливный насос полетел, — отведя взгляд, пояснил Чеботнягин. — Одна морока с ним.
— Ты же новый получил? — в глубоком раздумье возразил Гребенщиков, который час назад видел «Голубой Дунай», очередным заходом ушедший к ставным неводам.
— Разрегулировался, стало быть! Объяснять, что ли? Все равно не поймешь! — разозлился Васька.
— А вдруг пойму?
— Не желаю я с тобой в технические вопросы вдаваться!
И, пряча глаза, поинтересовался:
— Тоня где?
Гребенщиков мрачно глянул на него.
— В ночь выйдет.
— А я думал — на танцы сбегаем! — разочарованно пробормотал Васька.
Неожиданно взмахнув рукой, будто отшвыривая что-то ненужное, решительно признался:
— Полюбил я, Мишаня! Что хочешь делай…
Мишка никак не реагировал на его слова. Тогда Чеботнягин, откашлявшись, попросил:
— Мне бы сегодня переночевать… У тебя места не найдется?
Гребенщикова поместили в непонятном строении, где вместе с командой вспомогательного кунгаса он спал на кое-как сколоченных нарах, приткнутых к стене из фанерных щитов.
— Приходи, — сказал он.
И поволок к подъехавшей машине лаги, по которым увесистые бочки закатывались на борт…
Васька появился выпивший, насупившийся, непривычно молчаливый. Беспредметный разговор между ним и Мишкой не получался. Умолкнув и бессловесно пережевывая твердую солоноватую колбасу, Чеботнягин безнадежно сообщил:
— Нет ее в смене. Не вышла почему-то…
И, злобно сверкнув на Гребенщикова сузившимися глазами, раскис совсем. Мишка помог ему улечься, вышел на улицу. Неподалеку грохотало море. От его ударов чуть покачивалась медлительно плывущая ночь. В небе струились плотные облака, мешая зорким звездам разглядеть — что там делается, на земле? Оттого, видно, недовольно щурились они в невообразимой вышине, изредка проглядывая между облаками…
Ноги сами несли его в направлении одного из общежитий, где разместились женщины. Несмотря на выпитое, мысль была ясной. Он шагал, забыв о Ваське, обо всем на свете — перед глазами стояло единственное милое лицо…
Откуда-то донесся смех, но тотчас прекратился. Со стороны пирсов взвыла сирена подошедшего с уловом сейнера. И снова наступила тишина.
Возле двери общежития стояла курносая девчонка, по-беличьи грызла малюсенькие кедровые орешки. На вопрос о Тоне охотно сообщила:
— Здесь она. Уголь колола, да тюкнула себя по пальцу.
Мишка потянул дверь. Она оказалось запертой. Обратиться за содействием к девушке не пришлось: из темноты подоспел парень в светлой шляпе и матросском бушлате внакидку, и вместе с ней снова ушел в темноту.
Потоптавшись у двери, Мишка постучал. Не услышав ответа, снова — сильнее. Прислушался… С той стороны послышались осторожно приглушаемые шаги. Гребенщиков легонько стукнул кулаком, вполголоса позвал:
— То-ня…
— Ты, Миша? — удивленно спросила она.
Гребенщиков передохнул, будто выбрался, наконец, к чистому воздуху после долгого блуждания в душном лабиринте.
— Я!
— Поздно ведь, — помолчав, настороженно сказала она. — Что это надумал в такой час?
— Не могу без тебя… — еле вымолвил Мишка.
Прислушался — тихо… И, не в силах перенести этой тишины за дверью, выдохнул почти с отчаяньем:
— Неужто не веришь?!
— Верю, — чуть напуганным голосом отозвалась Тоня. — Знаешь… приходи завтра. Ладно?
— Почему? — хрипло, с недоумением, спросил Мишка.
— Странный ты какой-то… Выпил, что ли?
— Малость совсем.
— То-то! — почти радость послышалась в словах Тони, отыскавшей объяснение нежданному его визиту. — Раньше, небось, о любви не говорил!