Макар Иванович тоже сел с ним рядом.
Женщины сначала внимательно рассматривали Шмотякова, о чем-то шептались. Потом разом осмелели, заговорили.
— Смотрите, бабы, — сказала Устинья, указывая на Макара Ивановича. — Этот-то стал нас бояться!
— Что ему в нас! — в тон ей ответила Таисья Нефедова. — Ежели бы тут была Мурышиха, она бы его расшевелила.
— С той заговоришь, — продолжала Устинья. — Вон как со своим-то деревенским дружком она обошлась. Уж теперь сам Татанчик рассказывает, не скрывает. «Дружились, дружились да, — говорит, — и решил идти на приступ. Александра ничего. «Пойдем к бане. Тут под горкой неловко…» Иду с ней к бане и думаю: «Ой, дурак, не смел приступить раньше, девка давно ждала». Вот они к бане подошли, Александра Татанчика в охапку захватила… да как толкнет! Татанчик под горушку лётом. Голову поднял и глядит: тут ли? «И к вам-то, — говорит, — она вышла, а я все боюсь. Как теперь мимо Гаврилина дома ехать, встану и давай лошадь нахлестывать. Ребятишки мне: «Дядюшка, чего лошадь-то хлещешь?» — «Ужо молчите, ребята, я знаю…»
Женщины смеялись.
— А как она Гришку водит, — продолжала Устинья. — Хоть бы, окаянная, на шутку пожалела.
— Кто это такая Мурышиха? — спросил Шмотяков у Макара Ивановича.
— Тут есть у нас одна. Баба-молния. Бедный парень по ней страдает.
— Охотник тоже?
— Да так, ружье имеет… Вы его видали — Гришка. Спит и видит ее. А у Александры — муж. Беда. Нехорошо. Прямо совсем ошалел. Как маленький…
— Вот оно что! — сказал Шмотяков и улыбнулся.
Охотники стосковались по лесу, ходить с приезжим им некогда. Шмотяков путешествует больше в одиночку. Придерживается течения рек. Лаверовы тропы обходит. На Нименьгу пробирается окружным путем, который указал ему Гришка. Но это очень далеко; кроме того, он попадает в нижнее течение реки, там сухие высокие берега, местами даже песчаные отмели. Ондатра любит заливные покосы, водяные заросли.
Гришка охотно соглашается провести Шмотякова без дороги, в среднее течение Нименьги. Он хорошо знает леса: много лет ходил с дедом драть скалье для дегтярного завода. Легко ориентируется по солнцу, по сучьям, муравейникам, по кистям брусники.
— Хотите, я вас без компаса проведу прямо на Гордину избу? — говорит Гришка Шмотякову.
Они стоят на берегу Шивды, у старой вырубки. Влево от них уходит дорога Лавера, на противоположном берегу темнеет тропа Онисима.
Только что взошло солнце. Осины по краю вырубки стоят в лиловом пламени. Сухорос. Листья и травы пахнут горечью. Шивда опять пересыхает. Кое-где обнажились черные колодины, размытые корни кустов. Земля кажется глухой и бесплодной.
— Да, проведу, — повторяет Гриша и стоит, соображая. Потом быстро нацеливается чуть правее Лаверовой тропы. — Держитесь!
Сразу начинается густой смешанный лес. Через полминуты их уже не видно с дороги.
Смотря в какую-то одну точку, Гришка машет рукой то вправо, то влево.
— Сюда идти — Гордина тропа. А в эту сторону — Старые выломки. Около них есть ляга. Тут раньше старики клады искали, все срыто… Дальше сосновый бор Нюба.
Зорким глазом Гришка окидывает елки, высокие осиновые пни и снова уверенно шагает.
— Что же ты, милый, — говорит Шмотяков, вглядываясь между деревьями (впереди какая-то светлая полянка), — не можешь покорить Мурышиху?
Гришка на мгновение останавливается, с опаской смотрит кругом.
— Вам уже сказали?
— Тут нет ничего особенного, — продолжает Шмотяков. — Я заметил, Мурышиха щегольнуть любит. Надо ее ловить на этом…
Гришка молчит.
Шмотяков больше ничего не спрашивает. Впереди становится светлей и светлей. Вскоре они выходят на маленькую площадку.
— Ну, вот и Гордина изба, — говорит Гришка.
Площадка заросла высоким пыреем. Влево, у молодых елок, темнеют развалины сруба. В средине сруба растет толстая береза; рядом черные камни очага, сгнившие доски нар. Лет пять-десять тому назад здесь жил старый охотник Гордей Артамонов.
Шмотяков и Гришка садятся на гнилое бревно курить.
Совсем рядом слышится шум Нименьги.
— Нет, ты очень робок, — говорит Шмотяков.
— Уж какой есть…
Гришка отвертывается. Сидит молча.
Сзади них раздвигаются кусты, и на поляну выходит Лавер.
На лице Шмотякова страх. Гришка замечает это и сам чувствует неловкость перед стариком.
Лавер смотрит на вершины, как бы не замечая Гришки и Шмотякова. Потом повертывается. Шмотяков бледнеет. Гришка в душе смеется.
— Здорово, — говорит Лавер.