В голосе его ни обиды, ни раздражения. Старик даже пробует улыбнуться.
— Ну вот наши леса. Да. Куда пошли-то?
— Крысу искать, — торопливо отвечает Гришка.
Лавер щурится, думает.
— Ондатру, — поправляет Шмотяков.
— Так-так…
Все вместе они идут к реке. Налево, в большом плесе, плавают утки. Гришка падает на землю и ползет. Лавер и Шмотяков стоят, притаившись за кустом.
— Вы не стесняйтесь, — говорит Лавер. — В лесу ходить никому не запрещено. Вот когда я на медведя собираюсь, тогда не даю на своем путике ни плевать, ни табак сорить, сам не нюхаю табаку, хожу только в лаптях, а то сапоги пахнут дегтем…
— Вот что! — удивленно и радостно произносит Шмотяков. — А сейчас ты не охотишься на медведя?
— В этом году еще нет. Без напарника не решаюсь. Стареть стал…
— А ведь рядом с тобой тоже охотник живет.
Шмотяков настороженно, с некоторой робостью ждет ответа.
Лавер молчит.
В это время над плесом раздается страшный грохот, и утки со свистом проносятся в верха Нименьги.
— Парень в темя колочен, — замечает Лавер и сплевывает.
Гришка бежит от реки, размахивая руками.
— Дедушка Лавер, ей-богу, двух подстрелил. Свалятся. Будут всю осень на воде плавать!
Лавер ничего не отвечает.
Гришка громко принимается рассказывать, как все это произошло. Шмотяков не слушает его, стоит, отвернувшись к лесу. Он чувствует на себе взгляд старика, поднимает голову и замечает, что Лавер все время наблюдал за ним.
Уходит Лавер неожиданно, ничего не сказав на прощание.
Глава пятая
Гришка никогда не видел ондатры. Шмотяков показал ему срезанные ондатрой стебли манника и водокраса. У этих растений были съедены только прикорневые части, все же остальное не тронуто.
— По этим кормовым площадкам всегда легко узнать зверька, — сказал Шмотяков. — Но увидеть ондатру нам с тобой сейчас не придется, — она ведет ночной образ жизни. Сегодня ночью я буду сидеть здесь и поджидать, когда она выплывет на кормежку.
И действительно, Шмотяков остался у реки на ночь. Гришка отправился к избушке. Он ничего сегодня не принес.
— Что же ты даром одежу рвешь? — сказал ему Онисим. — И в колхозе ничего не заработал и тут шатаешься?
Гришка виновато молчал.
— Шел бы хоть на лесоэкспорт, — продолжал Онисим.
— Мне, дед, в жизни счастья нету, — печально ответил Гришка.
«Дурак, — подумал Онисим. — Настоящей нужды не видел».
Он велел Гришке приготовлять дрова, сам принялся щипать тетерку.
Гришка обдумывал слова Онисима. Старик был прав: он работал все лето спустя рукава. Вся его жизнь была заполнена только ею — Мурышихой. Не было минуты, чтобы он не думал о ней. Она являлась ему во сне ласковая и волнующая. Потом он целые дни ходил ошалев, не узнавая людей, и бабы говорили, что у парня зашел ум за разум.
Иногда с ним беседовал Макар Иванович. Он рассказывал, как жили ребята раньше. Вот у него, например, в девятнадцать лет даже праздничной рубахи не было. А сейчас это под боком. Вот если бы Макару Ивановичу было столько лет, как Гришке, он вступил бы в комсомол да стал бы в деревне культурные дела развертывать. Уж он бы не закис!
И вот только теперь Гришка видит, что прошло лето, проходит осень, и не поймешь, что за это время было сделано, чем был занят.
Парня охватывает чувство стыда и раскаяния. Он хватает топор и бежит в лес.
Уже смеркается.
На тропе лежат густые прохладные тени. От реки пахнет черемухой.
— Куда? — кричит Онисим.
Гришка только машет рукой и скрывается в сосняке. Он бродит между стволами, посматривая на вершины, на кору дерева и время от времени делает на соснах зарубки. Щепу он подносит близко к лицу и рассматривает. Да, вот эта: бела и мелкослойна, вершина у нее зонтом, кора грубая.
Он начинает срубать дерево. Теперь Онисим догадывается, в чем дело, и не обращает на Гришку внимания.
Сосна падает во мраке, неизвестно куда. Страшный треск. Невидимые, летят сучья и ударяются о землю, как копыта.
Онисим приходит на помощь Гришке. Они отрубают по небольшому кряжу, несут к избушке и колют их на восемь частей. Потом распаривают над каменкой и дерут дранки. От дранок идет пар. Они теплы и гибки, линии жизни идут по ним серебряными струйками.
Онисим плетет корзины на полу избушки. Ему часто приходится вставать и зажигать лучину. У Гришки же на улице свету хватает от костра.
— Прогадал, дед Онисим, — улыбается Гришка.
— То-то брат, прогадал. Где мне за тобой угнаться. Вон у тебя как рука-то ходит!