Развязали узлы на веревках… И в то время как разминал Федька затекшие руки, проталкиваясь сквозь толпу, вошли в избу деревенский богач Куленок, имевший большой кусок купленной земли, и длинный, нескладный мужик Архип, которого за непомерный голос прозвали Трубой.
— Что тут за собрание? — спросил Куленок.
— Хотим изничтожить весь капитал в волости, — отрезал Федька. — И до твоей земли, погоди, доберемся.
Зашумел, заволновался сход, раскололся надвое…
С этого и началось. Федька пошел за главного, Алеха Шарганчик, даром что коряво писал, хуже школьника любого — писарем, а третьим — Никола Конь, мужик мудрый, крепкий и ядовитый на язык. Для начала настояли они на том, чтобы раскидать поровну Куленкову землю, и мужики делили ее всей деревней, с шумом и спорами, три дня подряд. Потом, во время продразверстки, помогали все трое отбирать у кулаков хлеб. А какие речи говорил Федька, каким героем выглядел он в солдатской шинели своей, всегда туго подпоясанный, с наганом в кобуре!.. Два года почти был Жиженок в деревне большим человеком, заправлял всеми делами и однажды побывал даже на уездном съезде… А затем стала Анюта, жена, все чаще и чаще заговаривать о том, что совсем опустилось их нищее хозяйство, что впору ей с Васькой идти по миру. Да и сам Федька видел — если не взяться как следует за работу, изба и та развалится: вся на подпорках стоит — куда ни взглянешь, всюду дерева, как в лесу… И решился Федька, пришел как-то на сход, выложил дела на стол:
— Вот вам, ребята, колокола и книги. Чем могу — помогать буду, а бегать круглы сутки некогда. У нас молодых много, пусть приучаются.
Взялся вести общественное дело молодой мужик Мишка Зайцев. А Федор Дмитриевич Жижин с того времени день и ночь колотился вокруг дома, — подрубил двор, поставил баню, разворочал на полосах своих межи, и хоть хозяйство не больно ладилось, все же кое-как перебивался. На сходки он по-прежнему ходил аккуратно, первым… А на восьмом году революции не вытерпел: снова стал в Красном Стане «начальником» — сельским исполнителем.
3
Наконец заявление было написано, и Алеха бережно убрал его в карман.
— Пошли, што ли?
— Да вот сейчас, соберусь только.
Федька приказал жене достать гимнастерку, старую, засаленную, видавшую многие виды, и пока одевался он, смотрела Анюта на мужа как и десять лет назад, внимательная, покорная, и вспомнился ей Федька, по-молодому бойкий товарищ Жижин семнадцатого года. Вспоминался рядом и другой — черноглазый, чернокудрый парень Сенька… Нет теперь ласкового парня Сеньки, есть богатый молодой мужик Семен Гиря, первый хулиган в волости… Нет и Федьки, боевого, крутого, есть сельский исполнитель Федор Жижин, смирный и кропотливый…
Приятели молчаливо вышли за околицу.
— А все-таки, Федька, уж десять лет прошло, — первым заговорил Шарганчик.
Федор Дмитриевич ничего не ответил.
— А все-таки, парень, сколько за это время людей наделано, — продолжал Алеха. — Уж и в деревне не то стало… И сами мы не те…
Опять промолчал Федор Дмитриевич, улыбнулся студеному солнышку, огляделся кругом. Из-за амбаров, из-за гумен, по дорогам, по застывшим пустым межам шли люди. Высоко задрав голову, бодрый и веселый, шел Никола Конь, махал Федьке с помощником шапкой, кричал им что-то. Длинный, белея холщовыми штанами, размахивая палкой, шел Труба. Что думал он в это время? За кого раскроет он сегодня свое широкое горло?.. А там у околицы, белый, как холщовые штаны Трубы, плетется Игнат… Будут сегодня мужики подтрунивать над ним, над тем, что женился старый второй раз на молодой бабе, накопил две семьи.
В поле, на горушке начиналась пустующая несколько лет полоса. Это была самая лучшая земля из всего того, что думали делить сегодня.
— Граждане, товарищи, — начал Федька, — мы, как сознательная прослойка, мирно, без греха будем делить сегодня эту землю. Вон ту первую полосу отдадим по мере, кто больше всех нуждается.
Мужики одобрительно зашумели, и это еще пуще развеселило Федьку.
— Как, будем ли межи в счет класть? — крикнул он.
— Межа така же земля, — ответил Труба, — мы в прежние годы такие ли межи ворочали!
— Ребята, Мишке накиньте полбатога на нос! — кричал Никола Конь. — У его отрока нос больше, чем у батюшки.
— Тебе бы на ноги аршина три приставить, так вышло бы как леший, — полушутливо ответил Мишка Носарь.
— А что есть, брат, так не скроешь. Ноги да нос всегда на виду, чистое наказание.
Мужики смеялись.