Отдышавшись, он делает по берегу болота круг и тщательно осматривает лес. В одном месте обмята брусничная гряда, медвежий помет. Рядом на тропе в пыли совсем свежие следы зверя и около них отпечатки Лаверовых лаптей.
Следы уходят на Избновскую дорогу, переплетаясь и расходясь, местами совсем прячась в подсыхающем метляке.
Онисим не идет дальше. Даже следы Лавера вызывают в нем ненависть. Он старательно обходит их. Он видит новые гряды. Черника высохла и сжалась, она потеряла цвет, сок, чудесный свой запах и стала никому не нужна. В этом году черничника здесь не касались руки. Вот снова брусничная гряда. На земле лежат красные опавшие ягоды. Кое-где примята трава, но это не медведь. Онисим видит свежесломанный на валежнике сук: сидели. Женщины приходили за ягодами. Он обходит всю гряду, осматривая за каждым деревом. Снова задыхаясь от дыма, подходит к берегу болота и на самом его краю сквозь дым видит одинокую обгоревшую ель. Берег болота тут обрывист. Вокруг ели и дальше желтым озером лежит зола. Корни дерева обгорели, оно непонятно на чем держится. Онисим теперь видит, что пожар начался отсюда. Под этим деревом разводили костер. Вероятно, это сделали по глупости женщины, зажгли и в страхе разбежались.
Онисим с трудом добирается до избушки. Шмотяков вернулся. Стоит у шалаша и с любопытством посматривает на старика.
— Беда, — говорит Онисим. — Чего боялся, то и случилось: пожар на Федоровом болоте. Теперь таких наделает дел…
Шмотяков, встревоженный, принимается ходить взад и вперед по берегу. Он слыхал от охотников об этом бесконечном древнем болоте…
— Да, старик, это действительно беда. Но что тут делать? Что делать?
Несколько минут они молчат. Онисим раздевается, рубит дрова. Шмотяков, повернувшись в сторону болота, поводит носом. Нет сомнения, пахнет именно горящим торфом.
— Андрей Петрович, — не глядя на Шмотякова, говорит Онисим, — одному из нас надо бежать в Редью за народом. Эта деревня всех ближе. Каких-нибудь верст восемь…
Шмотяков молчит, о чем-то думая. Потом кивает старику.
— Да, ты прав. Конечно, пойду я.
— Не заблудишься?
Шмотяков машет рукой. Он уходит в шалаш, выносит сумку, непромокаемую свою накидку, фотоаппарат.
Онисим одобрительно посматривает на него.
— Так иди все краем болота. Потом попадешь на Островища. Там дорога. По ней до самой Редьи. Зарядов больше возьми, на Островищах глухарь попадет.
Время давно за полдень. Жидкие прозрачные облака стоят над лесом. Жарко и душно.
— В Редье-то третий дом с краю от реки мой сватушка Агафон живет. У него, если надо, и ночуешь. Старенький дом. Наличник в три цвета. Напоят и накормят. Скажи от Онисима Трубиченка из лесу.
Онисим поправил сумку на спине у Шмотякова, дал ему свой маленький топорик, с которым ходил в лес, а себе оставил большой, «домашний». Потом он вывел Шмотякова на тропу, ведущую к Федорову болоту.
Онисим устал, в лес идти не может. Выбредет на тропу, постоит, послушает, пойдет в избушку, полежит на нарах, снова встанет.
Непонятная тишина. Ни выстрела, ни крика, ни лая собаки.
Из-за лощины тоже ни звука. Куда мог деться Лавер? Может быть, заболел? Или ходит по следам медведя?
Наступает ночь. По-прежнему тихо. Вдруг Онисим ясно ощущает, что Лавера тоже нет. Он совершенно один в лесу. Его охватывает страх. Это не страх одиночества, когда лес представляется пустым и немым. Самое страшное в том, что в этой пустоте лес полон движения. Вся северо-западная сторона неба висит багровым пологом и дрожит, то становясь ярче, то тускнея. Через поляну виднеются розовые стволы берез. Озеро совсем красное. Кое-где пятна загнутых листьев кувшинки.
Незнакомо притихла природа, и чувствуется — не спит никто: ни зверь, ни птица, вероятно, рыба в красном озере не спит, выплывает на поверхность посмотреть на незнакомый цвет неба.