Макар Иванович поглаживает темную бороду. Широко улыбается навстречу Аверьяну.
— Мне уже сказывали, — говорит он. — Остается один Иван Костин.
Обсуждают вчерашнее собрание на Дору.
Однажды Аверьян и Онисим просыпаются среди ночи от страшного шума и треска. Наскоро одевшись, выбегают из ворот и в свете луны видят громадный ворох раздробленного синего снега. Снег разом ополз со всего ската крыши и раздавил забор. Полные необъяснимой радости, они обходят вокруг дома. С черных закраин крыши падает вода. В одном месте они видят черные концы гряд. У самой стены двора натыкаются на сухой бурьян. Нет, все в порядке. Ничего ценного вокруг дома не лежит: снег может оползать.
Они всходят на крыльцо и рассматривают тихие, пестрые деревни. Сколько сейчас начнется около каждого дома милых хлопот! Днем стены изб бывают теплыми от солнечных лучей, а в тени хорошо пахнет влажным снегом…
Они не могут спать всю ночь. Влажный воздух проникает в избу. Из-под пола начинает сильно пахнуть землей. Кот выходит подремать среди избы в полосе лунного света.
Утром Онисим зовет старика Ермошу с Лебежского хутора, и они вдвоем начинают разбирать поваленный забор. Ермоша глух. В помещении сельсовета слышно, как они, разговаривая, кричат. Люди проходят мимо и добродушно смеются над ними. Но оба старика довольны. Целый день проводят они на улице, суетятся, хлопочут и, когда забор весь разобран, долго ищут около дома: что бы еще сделать? Потом оба, полуслепые от солнца, приходят в избу, раздеваются, лезут на печь и там продолжают орать.
Ермоша начинает приходить каждый день. И вскоре Аверьян видит, что старики подружились прочно. «Ну вот и хорошо», — думает он.
Однажды, когда в половине Макара Ивановича идет партийное собрание, оба сидят за столом и по обыкновению беседуют.
Ермоша кивает на пустой Аверьянов стул:
— Тоже?
— Да. Приговаривают — ко вступлению.
— Эй!
— Приговаривают!
Ермоша открывает рот, что служит у него признаком задумчивости.
— В руки бы его!
— Сам занялся. Может, дурь-то выбьет.
— Эй!
— Дурь-то, говорю, выбьет!
Из двери выглядывает Илья.
— Вы, старые, — кричит он, — мешаете работать!
Несколько минут старики сидят молча. Потом Онисим качает головой и вполголоса говорит:
— Не люблю, грешный человек, этого Илью.
— Да уж, — понимающе машет рукой Ермоша, — только недругу можно пожелать такую жизнь.
Иногда Ермоша остается ночевать. Наговорившись вдоволь, старики затихают. Ермоша сразу же принимается храпеть. Спросонок вскрикивает:
— Эй! Ты мне?
— Да нет, нет. Лежи.
— Эй! Не спит? Гони к бабе!
Онисим не отвечает. Он лежит с открытыми глазами и настороженно следит за Аверьяном.
— Только идешь туда — не шали, — строго произносит он. — Хватит.
Аверьян поднимается от неожиданности.
— А ты почем знаешь?
— Стало быть, знаю…
— Эй! — слышится с печи. — Нет, мне ничего, я под бока-то подкинул. Скоро свет? Не скоро?
— Нет, лежи!
Аверьян садится к окну. Луна прямо смотрит на него. Земля лежит пестрая, в теплых туманах. Молниями скрещиваются ручьи. В голых вершинах рощи тревожный шум.
Это решение Аверьян подготовлял давно. Мешала какая-то перегородочка: не то робость, не то не хватало надежд на свои силы.
Но вот настает момент, когда ты неизбежно должен ответить на вопрос: как дальше? Эта мысль с тобой всюду. Ты развертываешь газету и узнаешь, что боец решил это без колебаний за несколько минут перед боем. Ты видишь, как пришел к этому твой сосед — на два десятилетия старше тебя, как решают это десятки, сотни тысяч других людей, и сравниваешь себя с ними: твои мысли, твои поступки — все у тебя, кажется, такое, как у них…
Утром Аверьян смело входит к Макару Ивановичу. Макар Иванович, ждавший этого, выслушивает его внимательно. Потом спрашивает:
— Ты сейчас это решил?
— Нет, я об этом думал не один год.
Макар Иванович пристально смотрит на него.
— Так что же?
— Со мной никто об этом не говорил.
— Бывает и так, — тихо говорит Макар Иванович и склоняется к столу.
Аверьян начинает следить за собой: не сделал ли чего плохого? Иногда в этом доходит до крайностей.
Все это замечает Макар Иванович. Как-то, в начале лета, после шумного дня, он подходит к Аверьяну. В глазах лукавый блеск.
— Ну, как со сведениями?