Послышались шаги Ильи. Аверьян сунул тетрадь на прежнее место и отошел на середину комнаты. Илья заметил его растерянность, быстро и подозрительно осмотрел комнату, полавочник.
— Ну, вот, сейчас и самовар поспеет.
Подошел к полавочнику и резким движением толкнул тетрадь к стене.
Илья сел за стол на хозяйское место и отмахнул окно. Мирно запахло хмелем и крапивой.
— Не помню, закрыл вчера в сельсовете шкаф или нет, — сказал Аверьян. — Вот сижу и думаю.
— Ну, там у тебя Онисим не прозевает.
— Разве что так.
Неловкость прошла. Когда Павла внесла самовар, Илья во весь голос стал продолжать вчерашний рассказ о своей жизни.
Аверьян слушал внимательно, наблюдая за лицом Ильи, за его энергичными движениями. Потом неожиданно спросил:
— За что тебя били тогда у гумен?
Илья сразу замолчал, сдвинул брови. Павла возмущенно вытаращила глаза. Кран зафыркал у нее под рукой.
— Открой, открой хорошенько, — крикнул Илья и незаметно ткнул ее локтем в бедро.
Павла долила стакан и сразу вышла. Когда затихли в сенях ее шаги, Илья сказал:
— А разве в то время врагов не было?
Аверьян, не отвечая, вопросительно смотрел на него.
— Ведь тогда как было: активиста подстерегали за каждым углом. А разве мало нас погибло от кулацких обрезов?
— Тебя-то за что? — уже несколько раздраженно, с тревогой спросил Аверьян.
Илья снисходительно улыбнулся:
— Ну, как ты думаешь, за что могли бить общественника, который у них реквизиции проводил?
Аверьян поставил стакан на блюдечко и откинулся к стене.
Он больше не спрашивал, и, когда Илья несколько неуверенно принялся описывать, как он восстановил против себя все кулачество Лукьяновского сельсовета, Аверьян рассматривал фотографии на стене, изредка лишь произнося:
— Аа… Вот что.
Илья совсем растерялся, замолчал.
Как бы не замечая этого, Аверьян сказал:
— Ну, пошли, что ли? Вон прибыла комиссия.
За хмельником слышался голос Маноса:
— Я спрашиваю у своей Авдотьи: «Был тут — рубаха в клетку?» — «Приходил какой-то». — «Дура, должна была сообщить исполнителю». — «А я почем знаю?» Так и не открыли — кто, а судя по роже — явный. И знаете что, товарищ Азыкин, стал я с тех пор заметно худеть и вянуть!
Увидав на крыльце Илью и Аверьяна, Манос притих, но через минуту уже весело покрикивал Илье:
— Давай-ка ты, мудрило-мученик, докажи беспартийным товарищам!
Илья резко повернулся к Маносу спиной.
— Можете начинать и с меня, — сказал он Макару Ивановичу. — А потом я уйду на покос.
Пошли в огород Ильи. Манос держал на плече треугольную меру.
— У тебя тут, Илюха, соток семь лишку будет! — сказал он, осматривая усадьбу.
Илья не ответил. Аверьян почувствовал на себе его злобный взгляд и сказал Маносу:
— Ты перестань болтать-то.
Манос взмахнул мерой и быстро пошел вдоль по огороду. Илья сначала смотрел на него, потом сорвался с места и зашагал сбоку, прямо по грядам, спотыкаясь и обваливая землю в борозды.
Манос закинул конец меры на изгородь и крикнул:
— Шестнадцать с половиной!
Аверьян записал.
Манос взмахнул мерой перед самым носом Ильи. Илья быстро отклонился. Это понравилось Маносу. В следующие разы он стал нагибать меру то вперед, то в сторону так, что конец ее все время свистел перед носом Ильи.
— Поберегись! Восемь. Десять…
Илья злился, но молчал. Аверьян еле сдерживал смех.
Макар Иванович и работник земельного отдела Азыкин — маленький небритый человек в очках — сидели на бревне и о чем-то тихо беседовали.
Обходя яму, из которой брали глину, Манос оступился и спутал счет. Он подумал секунду и уверенно зашагал дальше.
Аверьян снова записал, перемножил. Получалось немного больше нормы.
— Вертел мерой, — сказал Илья. — Мог натянуть.
— Нно! — крикнул Манос. — Я перемерю.
Аверьян кивнул ему в знак согласия.
— Перемерь только поперек: у ямы ты сбился.
Манос быстро и четко перемерил и нашел еще две лишних меры.
— Теряет характер! — радостно сообщил он. — Придется отрезать много.
— Много излишков найдем мы у вас на усадьбах, — сказал на это Азыкин.
— Что ж, не только у нас, — согласился Макар Иванович.
Пошли на другую усадьбу. Манос, наклоняясь к Аверьяну, заговорил:
— У ямы я нарочно спутал… Тут как-то вечером смотрю — меряет сам. Кол поднимет, оглянется, опять опустит. Так весь огород и прошел. Выжига! — громко добавил Манос.