— У тебя что-то есть? — участливо спрашивает Василий Родионович.
Аверьян молчит.
Василий Родионович больше не спрашивает.
Подъезжают к перекрестку дорог. Перед ними шоссе. Свежеположенный камень засыпан белым песком. По краям еле намечаются тропки. На ровных стенках канав еще видны следы железных лопат. Влево шоссе перегорожено: эта часть пути пока не открыта.
Они съезжают с проселка, и машина идет ровнее. Строгая линия шоссе ослепительно светится. Пыли почти нет. Солнце ловит их в просветы елок и заставляет жмуриться.
Вот новый мостик через ручей. На желтом настиле, у перил, еще валяются стружки.
Где-то в стороне кривляет по лесу старый проселок.
Василий Родионович кивает Аверьяну на шоссе.
— А человек-то из ваших вырос. Мастер!
— Да-да, курсы прошел недаром.
— Ну, как он дома? Жена есть, дети?
— Есть. Ничего, живет. Оба они с Настасьей работники хорошие.
Аверьян высовывается наружу.
— Вот и наше Зеленоборье.
Лес обрывается, и они видят внизу весь сельсовет, разрезанный двумя реками. Прямо на них от Новопокровского леса несется широкая и стремительная Модлонь. По берегам ее — деревни: Тимошкино, Дор, Прозоровка, Ястребки, Старое село. Слева из Раменского леса впадает в нее Аньга — кривая и узкая, как второпях брошенный ремешок. На ней только одна деревушка у самого леса — Прилепы.
Через Модлонь, из Старого села в Костину горку, висит над водой переход — тонкие лавинки с перилами. На самом берегу у перехода дорога круто сворачивает влево и идет полями до самого леса.
— Вот, — говорит Василий Родионович, — надо сделать так, чтобы эта дорога не сворачивала.
— Да-да, — кивает Аверьян.
Оба, задумавшись, смотрят на реку.
— К старику Ермоше чай пить? — спрашивает шофер Нефедыч.
— Давай! — весело соглашается Василий Родионович. — Кстати и выкупаемся.
Вправо на холме, в группе молодых сосен, пестреют крыши Лебежского хутора.
Нефедыч осторожно сворачивает по мостику через канаву, и вот они уже на хуторе. Старик Ермоша сидит в огороде с внучкой Нинкой. Увидав секретаря, садит девчонку прямо на траву и семенит к крылечку.
— Здравствуй, дед!
— Здравствуй. Чаю хочешь?
— Да, согрей.
Ермоша отечески осматривает его.
— Что давно не видно? Мы думали, не уехал ли куда?
— Как здоровье-то?
— Я-то? — не расслышав, отвечает старик. — Пускай сын со снохой переезжают, а я останусь. Стану жить в баньке.
— Что, отсюда не хочется?
— Да ведь как, привычка…
Старик, опечаленный, умолкает. Потом идет греть самовар и все ворчит.
Все трое спускаются к реке.
Жарко даже в кустах. За гумном, с картофельных гряд, поднимается тонкая пыль.
— Как овсы? — спрашивает Василий Родионович.
— Здесь ничего, а вот в Азле, говорят, погорели. У нас и все так: не иней, так засуха. Старики рассказывают: был тут годок — в конце мая снегу нападало.
Василий Родионович осматривает широкие ржаные склоны, ряды белых берез на берегу Модлони. Кое-где сереют громадные камни, на них пятна зеленого моха, глубокие впадины и округлости, сохранившиеся, вероятно, еще со времен ледников. Здесь все необычно. Но какая суровая сторона!
Чай пьют в огороде под черемухой. Ермоша в расстегнутой рубахе, босиком, носится, собирая посуду. Ему помогает Нефедыч. Нинка сидит в траве тихо.
— Жарко, дед, — говорит Василий Родионович.
Ермоша понимающе улыбается.
— Нет, ничего, я тут сорок лет прожил. Вот только разве зимой одному будет постыло.
Аверьян спешит домой. Он хочет пройти до деревни берегом, осмотреть: огорожены ли стоги? Василий Родионович на прощанье крепко жмет ему руку:
— Ну, как ты теперь, успокоился?
— Да.
— А самый трудный вопрос все-таки приберег для другого раза?
Аверьян ничего не отвечает.
Вопрос о поведении Ильи сейчас кажется совсем мелким, но, главное, не хочется говорить еще и потому, что это будет похоже на кляузу.
Глава одиннадцатая
Аверьяна хорошо видно со всех склонов поля. Женщины-сноповязальщицы останавливаются, прикладывают руки к глазам и смотрят на него. Любопытный народ! Как будто целый год не видели. Осмотрев пожни, он спускается в овраг и идет по высохшему руслу ручья к большой дороге. Пускай думают: куда потерялся? Здесь, под ольхами, тихо, прохладно. Он идет не спеша.
Впереди шуршит галька. Аверьян останавливается и за кустом видит синюю кофту Настасьи. Он сразу соображает, что встреча эта не случайна, что Настасья вместе с другими видела, как он шел по берегу, и нарочно пришла сюда.