Собака покорно возвращается к порогу.
Узнав Илью, Онисим рассматривает его с любопытством.
— Славно, — говорит он. — Новый охотник.
— Насилу дотащился, — жалуется Илья. — Давай, думаю, лучше ночую у Онисима.
Онисим не отвечает. У него поспел ужин. Он стелет у костра на траве скатерть и наливает в деревянное корытце свежих щей. Илья садится поодаль, искоса поглядывает на его приготовления. Нигде похлебка не пахнет так вкусно, как в лесу.
Онисим отдает собаке кости, бросает кусок хлеба. Найда, счастливая, устраивается под кустиком. Илью раздражают фиолетовые огоньки ее глаз, он отвертывается и развязывает сумку. Онисим садится к столу и молча протягивает Илье ложку. Едят, обжигаются.
На полянке колеблются две огромные тени.
Трещит в костре. Оба посматривают на него. Это как бы сглаживает неловкость молчания.
— Гагары стадятся, — говорит Илья. (На озере слышны их крики.)
— Тронулось много птицы… Вон позавчера лебеди опускались.
— Вот бы подстрелить.
Онисим не отвечает, он смотрит на Илью испытующе. На самом деле решил лесовать или что другое?
— Пожар-то помнишь? — осторожно спрашивает Илья.
— Ну?
— В первый день на пожар Аверьян приходил. С каким он был человеком?
Онисим задерживает ложку в руке.
— А тебе что?
— Как же, надо узнать.
Онисим слышал, что у Аверьяна какая-то неприятность. Он не знает — что; раз решили разбирать, значит, что-то есть, но когда о нем что-то хочет узнать Илья, старик настораживается. Это поднимает Аверьяна в глазах старика, и он начинает подумывать о том, уж не напрасно ли возводят на Аверьяна какое-то дело?
— Ну как, дед, скажешь?
— Все забыл. Стала память старая, — со смехом в глазах говорит Онисим.
Молча заканчивают ужин. Старик идет в избушку. Собака ложится у порога.
Илья тоже лезет в избушку, опускается на пол к стене и вытягивает ноги. Онисим лежит на нарах, спиной к гостю.
За дверью свежо и сыро. Угасает костер.
— Как бы тебе, старик, самому отвечать не пришлось, — начинает Илья. — Ты знаешь, что бывает за укрытие?
Онисим быстро повертывается к Илье.
— Это что, стращать?
Илья молчит.
— Ну-ка, — говорит Онисим, — иди с богом, откуда пришел. Иди! Иди!
— Ты что, ошалел?
— Иди! — уже кричит Онисим и встает. — Иди и жалуйся на меня куда знаешь!
Илья выходит на улицу, смотрит на холодное, чистое небо, на озеро, застывшее в лунном свете, и ежится.
Онисим захлопывает дверь.
Илья вздрагивает и бежит к угасающему пламени. Он оживляет костер, ложится к огню спиной и всю ночь вертится от холода. Едва начинает брезжить, он вскакивает и уходит домой.
Он никому ничего не говорит о своей охоте. Для виду он убивает на опушке сойку и крылышки ее прибивает на стену в горнице над своим большим портретом.
Неудачи не смущают Илью. После каждой неудачи он становится только злее, решительнее и держит себя со всеми как строгий судья.
— Эй ты, председатель, — обращается он к Маносу, — что у тебя на Филатовом овине — лен сушат или тараканов морозят? Теплина пуста, никого нет.
Илья снисходительно улыбается.
— Должно быть, и сушит такой субчик, как ты! — сдержанно, с достоинством отвечает Манос.
Илья сразу свирепеет, начинает кричать.
Манос радостно раскрывает глаза. Прошлый раз, сцепившись с Ильей, он не заметил, как Илья держал выхваченные в злобе очки. Сейчас Илья сразу достает очки и долго поправляет их на носу, большим и указательным пальцем. Манос, забывшись, приближается к Илье и следит за ним с любопытством.
— Тебе чего? — несколько растерявшись, спрашивает Илья.
Манос отступает на шаг и говорит начальнически:
— Ты мне дай отчет: где эти дни шатался? У меня людей не хватает, люди на вес золота. Спрашивался у бригадира?
Илья отвечает важно:
— У меня партийные дела!
— Ты меня в панику не бери! Штрафую за прогул! Что ты, гнида, бродишь, собираешь сплетни на хороших людей! Прямо какой-то Потап на балу!
Илья грозит пальцем:
— Защищать? Захотел на казенные хлеба? Я тебе как-то намекал о Шмотякове. Свяжут!
Манос настолько оскорблен, что не знает, с чего начать речь. В память приходят отрывки самых решительных выступлений Азыкина, слова Ильи. Ко всему этому примешивается страх снова ошибиться. Манос ничего не может слепить из всех этих обрывков и, махнув на все рукой, уходит от Ильи в смятении.
День ото дня Илья становится бодрее. Его можно-видеть всюду. На гумне, на стлище, в сельсовете. Всюду слышен его трескучий голос. Но авторитет Ильи подорван невозвратно. Его или не слушают, или поддакивают для виду. Илья догадывается, что его разговор с Устиньей известен всем. Она, видимо, разболтала, да еще прибавила от себя…