Ребринский назвал еще несколько коммунистов.
Макар Иванович удивленно смотрел на него.
— Да если так считать, то конечно, — согласился Макар Иванович.
— Так что же вы не могли как следует подготовить партийного собрания?
«На самом деле, — подумал Макар Иванович, — как же это получилось?»
Ребринский вышел из сельсовета и зашагал под гору, к реке. Макар Иванович догнал его.
— Что же ты, — с мягким укором заговорил Ребринский, — людей не знаешь?
Макар Иванович молчал. Он думал о том, что сельсоветские дела мешают руководить партийной организацией. Хотел пожаловаться на свою недостаточную грамотность, но спохватился: все это отговорки, скажет секретарь. «Давно ли ты на общественной работе?» — «Да вот, никак, шесть исполнится». — «Значит, пора чему-то научиться…»
— Теперь будет посвободнее, — сказал Макар Иванович.
За рекой, на старосельских пожнях, женщины снимали лен. Ребринский направился туда.
Утром был иней, пристывало. Сейчас земля отошла. Шелестели кусты. По-летнему спокойно сияли лужи. Поля раздвинулись, стали незнакомо просторны и тихи.
Из Старого села навстречу Ребринскому вышел Манос. Он был в плаще, с полевой сумкой на боку, прямой, бодрый.
— Приветствую! — крикнул Манос и приложил руку к козырьку фуражки. — Председатель колхоза «Искра» — Колыбин.
Он сунул Ребринскому руку и поправил на плече ремень. Ребринский рассматривал его высокую прямую фигуру. Он уже не раз встречался с Маносом, знал и о его чудачествах, и о том, что при желании этот человек мог хорошо работать.
— Людей не хватает, Василий Родионович, — четко произнес Манос.
— Может быть, поискать — они и найдутся.
— Нет. Смотрите сами. Пятнадцать у Белого мостика лен снимают. Двенадцать ушли на Исаковы десятины хвою для подстилки скоту тесать. Старики — Климаша да Лукан ушли к Бабьему озеру за берестом. Семеро уехало на станцию с картошкой. И получается — ни там ни тут.
Манос вытянулся, настороженно ожидая.
— Сколько у тебя стариков и подростков? — спросил Ребринский.
Загибая на руках пальцы, Манос принялся считать:
— Тимоха с внуком, Белоножка, Степанида, Вася Бухаркин, Лывушкин со своей Перепетой.
Манос прошел по порядку все Старое село. И сам удивился: насчитал больше двух десятков.
— Эти люди могли бы хвою тесать? — спросил Ребринский.
— Да ведь, понятно, дело не тяжелое.
— Вот их и попроси, а всех крепких отправь на лен.
Манос приложил руку к козырьку кепки.
— Тут еще не все.
Манос посмотрел на Макара Ивановича.
— Вот Чуприков. Ушел в лес, вторые сутки ни слуху ни духу. А по-моему — парень всех мер.
— Так что же он срывает работу?
Манос круто повернулся.
— Тут, Василий Родионович, есть такие оптики, что ой-ой! Прогульщик с партбилетом!
Манос помолчал. Ноздри его широко раздувались. Он хотел сказать что-то злое, но только махнул рукой.
— Хотите, я приведу вам факт с отрицательными замашками?
Ребринский молча кивнул.
— Когда в начале жнитвы начисляли двойной трудодень, так этот Илья Евшин вместе с женой с полосы не сходил. А как перестали, так он сразу повез зерна государству.
Манос перевел дыхание и указал Ребринскому на полосу у леса. В середине полосы было широкое темно-зеленое пятно.
— Второй пример: Илья взялся подобрать после молотилки и смотрите, что сделал! Озимь на том месте пошла.
Немного помолчав, Манос добавил:
— Вы бы, Василий Родионович, зашли к этому товарищу в огород. Вот где у него интерес жизни!
Ребринский переглянулся с Макаром Ивановичем. Тот отвел глаза.
Манос пригласил Ребринского к себе ночевать, но тот сказал, что нужно сходить в другие колхозы, сам еще не знает, где остановится на ночлег.
Глава двадцатая
В Старое село опять приехал Ребринский. Он вылез из машины с ружьем в руках и направился к дому Аверьяна.
Аверьян сидел за столом и завтракал. Приезд Ребринского как будто не удивил его. Он радостно поднялся навстречу и усадил гостя за стол.
— Только с реки, — сказал он. — А уток мало. Да я, признаться, не совсем люблю охоту. Мне бы все в лесу.
С дороги Ребринский хотел есть. Он с удовольствием хлебал с Аверьяном суп из вареных рыжиков.
— Так что будем делать? — хитро сощурившись, спросил он Аверьяна.