«БУДНИ». В 1929 году состоялась первая серьезная встреча А. Тарасова с читателями. Повесть вышла отдельной книгой в издательстве «Федерация» (143 с., тираж 5 тыс. экз.), и пусть она осталась незамеченной в критике, в прозе тех лет сейчас она видится заметным явлением. Она писалась по следам горячих событий того времени — кануна коллективизации, которое привлекло недавно В. Белова («Кануны»), Б. Можаева («Мужики и бабы»), И. Акулова («Касьян Остудный») уже в исторической перспективе. А это дает любопытный материал для сравнений.
Во время работы над повестью А. Тарасов жил на ст. Няндома (Архангельская область) и оттуда вел переписку с издательством. Первоначально повесть называлась «Загорская сторона» и была представлена в трех частях. В письме от 3 мая 1928 года ответственный секретарь редсовета Б. Губер писал А. Тарасову: «…редсовет окончательно решил воздержаться от издания этой рукописи», поскольку «представители новой деревни, комсомольцы, не внушают читателю веры в их реальную силу и возможность переделать деревню», тогда как «отрицательные стороны деревенского быта даны автором гораздо сильнее и убедительнее» (ВОГА, ф. 49, оп. 1, д. 335, л. 1).
В то же время издательство убеждает молодого писателя продолжать работу над рукописью, т. к. она обладает очевидными достоинствами. Это «хорошо выполненные сценки с детьми: яркая фигура Федьки Жиженка, особливо в последней части, когда он становится сельским исполнителем… в нем намечен очень интересный образ настоящего, преданного местного мужика-общественника; знание быта, языка, обстановки, самый замысел показа деревни в ее буднях». Исходя из сопоставления сильных и слабых сторон повести, предлагались рекомендации: «оживить повесть более сложной фабулой», «ввести новые мотивы — расслоения деревни, участия в деревенской жизни кооперации» и т. п. (там же).
Судя по всему, А. Тарасов принял замечания в расчет, основательно поработал над рукописью и получил новый ответ издательства от 9 февраля 1929 года: «…Ваша повесть «В цвету черемухи» принята к печати, и таким образом, наконец, положено начало Вашей литературной деятельности (там же, л. 3). Между тем в бочонок меду была-таки добавлена ложка дегтю: «…правка Вашей рукописи оказалась настолько серьезной, что я только сейчас закончил работу, — писал Б. Губер 1 апреля 1929 года, — …в набор пойдет дня через три, а стало быть, выйдет в свет в конце июня» (там же, л. 4).
Участие в судьбе рукописи А. Тарасова принял и его друг по Вологде А. Пестюхин, который к этому времени жил уже в Москве и работал в «Федерации» и Литфонде. В письме от 10 апреля 1929 года он сообщал земляку, что рукопись «отправлена в набор и будет напечатана в журнале «Молодая гвардия» № 7 или 8!!! Вот это здорово…» В журнале, однако, повесть опубликована не была, а в издательстве, по-видимому к концу работы, сменили ее название на другое — «Будни», которое и мы сохраняем в этом новом издании.
«ОТЕЦ». В архиве А. И. Тарасова, кроме окончательной беловой рукописи рассказа в том варианте, который и мы публикуем, сохранились многочисленные черновики, автографы глав, машинописи с правкой — общим объемом 294 страницы. Уже это свидетельствует о том, что писатель работал над этим своим произведением напряженно и взыскательно, добиваясь цельности главного образа, ясности идейного звучания. Впервые рассказ опубликован в журнале «Красная новь» (1935, № 8), а потом входил в книги 1937 и 1946 годов.
В современной Тарасову критике рассказ его нашел в основном верную оценку.
«Старик, проживший многотрудную жизнь, хочет быть вместе с детьми своими и не может с ними быть: страшится мысли о полном изменении жизненного уклада. Он остается один и чувствует прежде всего ненатуральность своего положения. Он полон зависти к людям, счастливым в работе, но пока еще не может заставить себя присоединиться к ним. Он сделает это…» — так писал Б. Рагинский (Лит. газ., 1940, 20 марта). Справедливо отмечая вслед за Тарасовым, что отца и детей разделяет всего лишь «десятая доля», критик К. Лаврова подчеркивает, что «эта досадная дробь еще искажает то прекрасное человеческое общение, тот новый тип отношений, который уже складывается в описанном у А. Тарасова мире, где смыкаются вековые традиции народной мудрости с мудростью нашего века, века социализма» (Октябрь, 1940, № 10, с. 183). Обобщая оценку, И. Арамилев пишет, что в этом рассказе «колхозная действительность, изображенная автором, сама агитирует за артельный труд достаточно красноречиво» (Новый мир, 1940, № 6, с. 247).
Тем не менее случалось, Тарасова обвиняли в том, что «советской деревни в ее сегодняшнем развитии в книге нет, и нет там подлинной жизненной борьбы» (Лит. газ., 1941, 4 февраля). Точно так же не поняла позже художественной гибкости А. Тарасова в обрисовке образа последнего единоличника и Анна Караваева в 1952 году: «…старик-отец живет один со своими бреднями, которые были бы естественны в устах какого-нибудь профессора-идеалиста и мракобеса, но не крестьянина далекой северной деревни» (ф. 49, оп. 1, д. 593, л. 6).