И не успела растаять девичья песня, как грубый мужской голос проревел:
Партия молодых мужиков с Гирей во главе шла по дороге. Семен свернул к бревнам, сложенным напротив Жиженковой избы, и крикнул:
— Сюда, ребята!
Федька инстинктивно отодвинулся от окна.
— Под драку! — крикнул Гиря, пошатываясь.
Кто-то изо всех сил рванул гармошку, и началась бешеная пляска. Семен на пару с другим мужиком, почему-то сразу перестав шататься, носился по дороге, вертясь вьюном, присвистывал и ревел похабные частушки… Больно и страшно было глядеть на эти дикие бесшабашные лица, на эту отчаянную пляску. Кто-то окрестил компанию т р е с т о м. «Трест идет!» — говорили в праздники мужики и старались уходить подальше от греха.
Весь день Федька не выходил из дому, рано лег спать. Ему снились тревожные непонятные сны, он стонал, пугая Анюту… А под утро его разбудил какой-то неожиданный грохот и треск.
Компания Гири гуляла вовсю — принимали нового члена, молодого мужика Мишку Зайцева; поспорив с женой, он напился, вышел на улицу и весь день уже не возвращался домой. Пили, пели, плясали, гонялись за девками… Вечером, еле держась на ногах, вооруженные кто чем попало, с ревом шли по улице, и все разбегались перед ними. Только один человек, тоже что-то кричавший, не успел скрыться. Никто не знал, что это был за человек, но все чувствовали, что ему надо наломать бока.
— Мишка, действуй! — крикнул Семен.
Зайцев, пьяно ругаясь и сплевывая, двинулся вперед.
— Кто такой, зачем орешь? — бормотал он заплетающимся языком.
— А ты… ты что за цаца?..
— Вали! — крикнули новичку сзади, и Мишка, размахнувшись, ударил шатающуюся перед ним фигуру. Сзади одобрительно загоготали, — новичок выдержал экзамен.
— Да ты… ты меня насмерть расшиб, сопля! — послышалось из темноты. — Да ты знаешь, кто я? Я… Игнат Медведев, самый лучший мужик в деревне. Под суд тебя!.. Ну, подними, кляп с тобой.
— Чего ты с ним возишься? — крикнул Семен.
И опять шли по темной улице, дико, во всю глотку орали:
Перед рассветом, снова напившись, шли мимо избы Нософырки, который в этот праздник, кроме ежегодно выбиваемой одной и той же оконницы своего хлева, выломал еще две рамы в зимовке и забросил их на крышу.
Услышав за занавешенными каким-то тряпьем окнами голоса, хулиганы притихли.
— Лахудра, спи!.. Я хозяин в доме!
— Будь ты проклят… хозяин!
— Ненила, смотри, встану!..
Семен поманил мужиков в сторонку и стал им что-то нашептывать. Корчась от холода, нашли где-то ведро, почерпнули из колодца воды. Семен встал с ведром у окна, а один из мужиков пошел к воротам.
— Молчи, лахудра, золотые рамы вставлю! — доносилось из избы.
Стоявший у ворот постучался. В избе стихли.
— Ненила!
Ненила молчала.
— Ненила, что это?
— Сам слышишь. Кто-то в избу просится.
— Иди, отопри.
— Мне-то что, на то муж есть.
— И пускай стучит, с места не сдвинусь.
Опять наступило молчание.
— Хозяин, пусти погреться, — донесся с улицы старческий голос.
Нософырка повернулся на постели, прислушался.
— Сходила бы, Ненила, узнала.
— Сказано, не пойду.
— Ну, лахудра!
Он поднялся и направился к двери.
— В окно-то посмотри сначала.
— И то, в окно…
Нософырка приподнял одежину, робко взглянул наружу.
— Кто крещ…
Договорить он не успел: Семен опрокинул на голову ему все ведро.
— А… фрр!.. о… го-ос-по-ди!
Бросив ведро, двинулись дальше. Добравшись до избы Жиженка, уселись на бревнах.
— Что бы еще, ребята, сделать? — соображал Семен.
— Напугать Федьку.
— Как?
— Постучимся давай.
— Нет, брат, старо. А вот звону наделать — это да!
Все согласились. Семен выбрал в канаве большой камень, то же сделали и другие. Потом, выстроившись в ряд, по команде пустили гостинцы в Жиженковы окна… Звону было действительно очень много. И вот от этого-то звону Федька и проснулся.
Днем собрали сход.
Семен и приятели его, казалось, вели себя свободно — шутили, смеялись, перешептывались друг с другом, но чувствовался за этими улыбками, за этим коротким смешком — большой страх.