«Началось», — подумал Трофим и смутно почувствовал, что разгадку ко всему этому он найдет теперь сам.
Он стал сравнивать и проверять все, что делали сын и невестка, и на каждом шагу открывал новое. Он стал горяч и криклив. Все, что раньше проходило для него незамеченным, вызывало в нем злобу и раздражение против сына.
В сарае несколько лет лежал обрубок ели с широким обтесанным корнем. Егор сделал из него матери прялку. Работа могла бы казаться хорошей, но он так перестрогал и загладил длинный стебель прялки, что на второй же день она сломалась. Мать стала поднимать с полу отлетевшую часть и заплакала. Трофим подошел, сразу увидел в чем дело и прочитал на обломке надпись:
«За решительность дела и качество работы вселюбезнейшей матери от дорогого сына. Е. Т. Д.»
В другое время Трофим или бы проворчал, или бы просто усмехнулся, прочитав подпись, сейчас он насупился, плотно сжал губы и отошел, ничего не сказав.
Он заметил, что Анна читала как бы украдкой, за шкафом около свекрови, в углу и за столом, когда стол ничем не занят. Она совсем не заботилась о том, смотрят на нее или нет.
Егор, собираясь читать, звал мужиков. Надевал сатиновую рубаху, в грудной карман клал часы и свешивал цепочку так, что ворошиловский значок на конце ее все время лез на бумагу и мешал ему.
Он всегда делал объяснения, вставлял что-нибудь от себя. Иногда его понимали, иногда он сам не понимал прочитанного, однако, не смущаясь, продолжал:
— Это насыщено сильным содержанием материала, так что вам не совсем понятно.
Иногда замечал Трофим, что после таких объяснений наступала тишина. Мужики вздыхали, посматривали друг на друга, гмыкали, а то начинали говорить совсем о другом.
Однако парень делал свое дело. Его можно было разбудить в полночь и заставить читать на собрании. Но как только Егор оставался один, он никогда не брал в руки ни газет, ни книг. И Трофим с удивлением подумал, что так было всегда.
Однажды Егор стал объяснять что-то слушателям и, как всегда, не к месту ввернул о своей ударной работе в лесу. Трофим дал ему кончить и в тишине ровно сказал:
— Пустой колос высоко стоит.
Егор притих. Мужики начали говорить об урожае, о погоде. И, немного посидев, ушли.
Точно — минута в минуту Трофим встает по утрам и идет смотреть погоду. С повети, быстрая и приветливая, спускается к нему невестка. В полутьме Трофим видит, как она кутает плечи шерстяным платком и зевает. Иногда что-нибудь поет или, сделав губы трубочкой, насвистывает, как парень.
Утро сегодня слепое. Мелкий дождь. Туманы.
— Молотить? — спрашивает Трофим.
— Нет. Я еду.
Только теперь он замечает в ее руке большой белый узел.
— Так…
И вспоминает шумное собрание. Анна, раскрасневшаяся, счастливая, сидит за столом рядом с председателем сельского Совета. «Как, товарищи, пошлем?» — «Пускай едет, Москву посмотрит!»
Вчера Никита передал ей какую-то бумажку. Ночью молодые долго разговаривали. Когда же Трофим вышел из избы, на повети все стихло. Он знал, что невестка уйдет из его дома, но когда увидал в ее руках узел, почувствовал, что совсем к этому не подготовлен и не знает, что ей сказать.
— В Москву на совещание, — радостно и виновато говорит Анна.
Из узла торчат носки ботинок, кофта, платок. Она забирает с собой все пожитки. Может быть, так лучше. С неделю соседи ничего не будут знать…
— Так, — повторяет он. — Хорошее дело…
Анна, притихшая, стоит рядом.
Он кивает ей на дверь.
— Иди оденься. Холодно.
И поднимается на поветь будить сына.
Гремят ступеньки лестницы, качаются жидкие перила, петух на жердочке испуганно бормочет и жмется в угол.
К полудню выглянуло солнце, и через полчаса дорога вспыхнула белым песком. Она натянулась, загудела, разом все осветила и отодвинула горизонт.
Трофим прикатил к своему дому телегу и стал мазать колеса. На соседнем крыльце показался Никита. Осмотрел небо, просохшую дорогу, сделал несколько шагов к Трофиму и остановился. Трофим продолжал работать, как бы не замечая его.
— К утреннему поспеют, — не выдержал Никита.
— Чего же не поспеть. Дорога хорошая, — просто ответил Трофим.
На проводы собрался весь колхоз.
В сутолоке Никита хотел еще раз повторить Анне свои наказы. Он не спал ночь и заготовил шпаргалку. Это была длинная полоса бумаги, сплошь залепленная цифрами и крупными надписями. Анна взяла ее и, смеясь, развернула, как гармонь, на всю ширину плеч. Никита обиделся.