Гришке всего шестнадцать, но он высок ростом, плечист, руки у него длинные, мускулистые, движения неуклюжи.
— Ты, Гриша, утвердись, — советует ему Манос. — Раз получается любовный обрыв, значит, делать нечего.
И сам смеется.
— Бабы, — кричит Мурышиха, — вы чего хохочете? Мне его сейчас, может, и от правды жаль…
— Так в чем дело? — говорит пожилая Устинья Белова. — Вот пойдем косить — кустиков-то много…
Мурышиха с достоинством поворачивается в кругу.
— Ой, бабы, разве мне такой нужен. Этот и захватить как следует не умеет…
Опять все смеются.
Гришка отходит к заводу и садится на камень.
Онисим пробирается сторонкой. Он сжимает под пиджаком части ружья и с опаской посматривает на Макара Ивановича. Остается шагов десять до гумна. За гумном уже никто не остановит…
— Решил сходить? — кричит из толпы Макар Иванович и делает к Онисиму несколько шагов.
Онисим останавливается.
— Да вот с кротоловками.
И, не дожидаясь, поспешно идет.
— Ну-ну, сходи, — добродушно говорит ему вслед Макар Иванович.
В лесу Онисим отдыхает от всех забот и горестей. Здесь его волнует все: неожиданно вспыхнувшая на солнце лиловым пламенем верхушка ели, клыхтание тетерки, свежий след медведя, заросшая лесная река с древними холодинами, со светлой зеленью молодой рябины.
Онисим внимательно смотрит под ноги и в каждую кротовую кучу зарывает капканчик. Лыско бежит стороной, неся морду по земле, как настоящая собака…
Летом прошлого года Онисим принес в избу корзину с пятью маленькими слепыми щенками, поставил среди избы стул и выклал на него один за другим всех щенков. Щенки попискивали, тыкались друг в друга смешными, голыми мордами и падали на пол. Падающих Онисим бросал обратно в корзину. Вскоре на стуле остались только два щенка: белая с черными пятнами сучка и черный кобелек. Они долго ползали по стулу. Наконец, сучка упала, угадав прямо на голову, и заскулила. Кобелек остался на стуле один. Он несколько раз подползал к краю плоскости и уже заносил над пропастью лапу, вытягивал шею, но каждый раз попискивая отползал обратно. Вот он выполз на острый угол стула, опустил книзу морду и на несколько секунд остался неподвижен. Потом резко дернулся назад.
Дрожащими от волнения руками Онисим взял его за шиворот и опустил на пол. Потом он поднял корзину с четырьмя щенками, наказал снохе Ирине, чтобы она не выпускала ребятишек, взял в сенях заступ и ушел к овинам. Вернулся он с пустой корзиной и, как разделся, сразу подошел к черному кобельку. Он взял его к себе на колени, открыл рот, ощупал у него нёбо, ощупал за ушами, осмотрел лапы, грудь и остался доволен. Он велел восьмилетней Катьке отвязать в сарае тоскующую Найду. Найда вошла, худая и жадная, и прямо с порога бросилась к сыну. Она принялась его лизать и тихонько повизгивала. Ребятишки сидели вокруг них на корточках и наблюдали, как единственный из пяти сосал мать.
Онисим назвал кобелька Лыском и с величайшей заботой следил за тем, как для Лыска мало-помалу открывался широкий сложный мир сенного сарая, бурьяна около рябины и избы.
У Лыска скоро прорезались глаза. Об этом ребята узнали неожиданно, хотя с пеленок привыкли к собакам. Первой узнала Катька и вынесла щенка на пыльную улицу. Широкий, неуклюжий Лыско смешно прыгал, почти не отделяясь от земли, вилял хвостом и пытался лаять. Потом он бегал за Катькой, по брюхо утопая в мелком песке, и, запутавшись, падал через голову. С крыльца он скатывался кубарем. Ребятишки от души хохотали.
Через неделю Лыско уже сам мог взбираться по ступенькам крыльца, не падая и не скуля. У него появилась удивительная смелость. Он один выходил на большую дорогу и тявкал на пробегавших мимо взрослых собак. Он шел с ребятами в поле, на реку, купался вместе с ними.
Так постепенно Лыско превратился в молодую собаку. Онисим ждал этого с нетерпением. Он наблюдал за первой схваткой Лыска с кобелем Макара Ивановича — Шариком. Шарик был старше и сильнее Лыска и, если бы их не разнять, загрыз бы его совсем, но Лыско не сдавался: окровавленный, с порванным ухом, он рвался из рук Онисима. Онисим стал еще пристальнее следить за Лыском и ясно видел, что такой хорошей собаки у него за всю жизнь не бывало…
Вот она и белка: маленький, совсем еще рыжий комочек на сосне. Ее выдает шишка, гулко упавшая на дорогу. Онисим подзывает Лыска и показывает ему на белку. Лыско видит зверька. Он удивлено застывает на месте.
— Полай, собачка. Пола-а-ай…
Лыско пищит. Белка насмешливо посматривает на него и шевелит пушистым хвостом. Лыско тявкает. У Онисима начинает сильно биться сердце.