Будуар Анжелики

Opaca играет актер ла Гранж, молодой, темпераментный, жизнелюбивый, как и его персонаж. Не зная о том, что Арнольф — опекун его возлюбленной, Орас доверчиво делится своим счастьем и своими тревогами с этим благообразным человеком, так умело выуживающим из него все, что можно будет потом обернуть против союза двух любящих сердец…

И снова Арнольф грозно распекает своих незадачливых слуг, которые охотно каются во всех возможных грехах и столь же охотно обещают блюсти интересы своего господина, который, нужно заметить, уже заметно порастратил былую самоуверенность.

Оставшись одни, слуги пускаются в философские рассуждения на тему ревности.

Ален

Противней нет предмета…
На месте, кто ревнив, никак не усидит.
Всю эту мысль тебе сравненье объяснит.
Для пущей ясности пример хороший нужен:
Скажи, не правда ли, как сядешь ты за ужин
И станет кто-нибудь твою похлебку есть,
Такую дерзость ты захочешь вряд ли снесть?

Жоржетта

Так, понимаю.

Ален

          Здесь такие же причины.
Ведь женщина и есть похлебка для мужчины.

В зале слышится неровный гул возмущенных дамских голосов, перекрываемый слаженным хором мужчин, выражавших бурное одобрение столь образному сравнению.

А на сцене Арнольф пытается выяснить у Агнессы, как далеко зашли их отношения с этим до неприличия молодым и нахальным Орасом…

Арнольф

…Но эти нежные рассказывая сказки,
Не пробовал ли он начать с тобою ласки?

Агнесса

О да! Он у меня охотно руки брал
И их без устали все время целовал.

Арнольф

Ну, а не брал ли он у вас чего другого?
(Заметив, что она смущена.)
Уж!

Агнесса

Он…

Арнольф

          Что?

Агнесса

               Взял…

Арнольф

                    Ну-ну?

Агнесса

Мою…

Арнольф

     Что ж?

Агнесса

          Нет, ни слова!..
Своим рассказом я вас, верно, рассержу…

Арнольф

Нет.

Агнесса

     Да.

Арнольф

          О боже, нет!

Агнесса

Он как-то у меня взял ленточку мою;
То был подарок ваш, но я не отказала.

Арнольф

Оставим ленточку. Скажите мне сначала:
Он руки целовал и больше ничего?

Агнесса

Как, разве делают и более того?

Зал разражается бурей аплодисментов, воздавая должное как остроумному тексту пьесы, так и великолепной игре двух мастеров сцены — де Бри и Мольера.

Через несколько минут зал снова выразит свое восхищение, когда Арнольф будет слушать любовное воркование Агнессы и Opaca. Слушать, но… как! Руки мелко трясутся, глаза растерянно бегают во все стороны, брови то сходятся, то расходятся, и будто видно, как надо лбом медленно и мучительно прорастают рога…

А потом он бурно негодует, злобствует, неистовствует, умоляет, плачет, угрожает, пытаясь спасти свои надежды от справедливого краха…

Ты слышишь ли мой вздох? Как полон он огня!
Ты видишь тусклый взор? Я обливаюсь кровью!
Покинь же сопляка со всей его любовью…

Но — увы…

Гениально играет Мольер, завершая свой урок веселой науки любви, которая так многолика и так неоднозначна в своих проявлениях…

Пока дамы и кавалеры покидали зал, живо обмениваясь впечатлениями о спектакле, я, пользуясь своей невидимостью, поднялся на обезлюдевшую сцену, прошелся по ней, вдохнул запах еще не совсем просохшей краски на декорациях и подумал о великом таинстве театра, родившегося из древних любовных оргий и с тех пор так и не оторвавшегося от материнского лона…

А еще я подумал о великом Вилли Шекспире, который никогда бы не был великим и даже просто заметным на тусклом фоне обыденного бытия, если бы не любовь, которая властно пробудила в нем то, что принято называть талантом, искрой Божьей или Миссией…