Трансильванский князь Ракоци без раздумий и сомнений выдал ему 3000 талеров и рекомендательное письмо к шведской королеве Кристине.
Блистательная властительница, красавица и умница, как ни странно, приняла всерьез странствующего плута. Она пообещала поддержать его притязания на московский престол, а пока что назначила ему вполне приличное содержание.
Анкудинов с головой окунулся в придворную жизнь, извлекая все возможное из своего статуса принца в изгнании.
Он предложил свое сотрудничество кардиналу Мазарини и получил от него осторожный, но безусловно положительный ответ. К счастью, Франция оказалась избавленной от присутствия этого исчадия ада вследствие того, что московские дипломаты своевременно вручили королеве Кристине ноту с настоятельным требованием выдачи «вора Тимошки», которому и в этом случае удалось бежать.
Он побывал в Риге, в Мемеле, в Брабанте, уже не выдавая себя за принца, а пробавляясь тем, что Бог послал…
В Голштинии он неожиданно встретился с купцом Миклафом. Тот, не теряя времени, предложил голштинскому герцогу сто тысяч золотых от имени русского правительства и немедленно получил в свое распоряжение закованного в цепи Анкудинова. Для сопровождения этого плута на родину из Москвы спешно прибыл его кум Шпилькин, который в течение всего времени следования вволю поиздевался над своим обидчиком.
В Москве Анкудинова подвергли жесточайшим пыткам, однако он упрямо продолжал заявлять, что является сыном царя Василия Шуйского.
В августе 1654 года его четвертовали на городской площади…
— О, мадам Ортанс, вы — прекрасная рассказчица! — похвалил ее Шар ль Перро, когда умолкли аплодисменты.
— Вы льстите мне, мсье Перро.
— Я никогда бы не оскорбил вас лестью, мадам.
— Благодарю за искренность, мсье Перро. Мне бы не хотелось быть объектом лести, тем более памятуя слова Ларошфуко о том, что лесть — это не более чем фальшивая монета, которая имеет хождение только благодаря нашему тщеславию.
— Истинно так, — проговорил Лафонтен. — Всерьез воспринимают лесть только уж очень тщеславные люди.
— Подобные Вороне из вашей басни, — заметила Луиза.
— Да, — кивнул писатель, — когда она выронила драгоценный сыр, очарованная грубой лестью Лисицы.
— А нам предстоит очарование следующим рассказом, — сказала Анжелика.
3
Сидящий справа от Ортанс Пегилен де Лозен поудобнее уселся в своем кресле:
— То, что я хотел бы предложить вашему благосклонному вниманию, не является цельным повествованием, а всего лишь набором коротких историй, нанизанных…
— Отлично! — отозвался де Грие. — Порой дюжина куропаток на вертеле предпочтительнее бараньей туши.
— Что ж, тогда я начинаю… В окрестностях Беарна, где я провел если не самые благополучные, то, по крайней мере, самые веселые годы своей жизни перед тем как превратиться в придворного шаркуна, жил когда-то один отшельник.
Как и подобает людям его звания, он очень редко покидал свою хижину на опушке дремучего леса, да и то лишь затем, чтобы собрать немного целебных трав и кореньев.
Был он еще достаточно молод и пригож, что не могло не послужить основанием для самых разнообразных предположений относительно причин, побудивших его ограничить свой мир стенами ветхой лесной хижины.
Сначала, как водится, все видели в отшельнике беглого преступника, затем молва наделила его даром исцеления страждущих, хотя ни одно из этих утверждений ничем не подтвердилось на протяжении достаточно долгого времени.
Пересуды стихли только тогда, когда хижину отшельника начали посещать женщины, множество женщин, и простолюдинок, и аристократок, приезжавших на заветную опушку в раззолоченных каретах. Поведение отшельника уже не вызывало отчаянных споров, так как теперь оно стало именно таким, каким, по общему мнению, и должно было быть с самого начала.
Ввиду того, что посетительницами отшельника были по большей части замужние дамы, следовало ожидать решительных действий со стороны обманутых мужей, и местные кумушки уже предвкушали кровавую развязку этого лесного действа, однако первым, кто выразил свое отношение к забавам отшельника, был не какой-нибудь озверевший рогоносец, а аббат местного прихода.
Впрочем, здесь нет ничего удивительного: мужьям от этих забав не могло быть, в принципе, никакого урона, а только лишь прибыль в случае успешного зачина, а вот духовный пастырь нес вполне осязаемые убытки, потому что прихожанки перестали приходить на исповедь и оплачивать свои грехи звонким золотом и холеными телами, которые они теперь несли в хижину отшельника.