Причем для названия этого нелепого четвертого измерения используется несчастное и безответное «Время», которое не может за себя постоять или подать против этого голос. Вообще сейчас укрепилась странная привычка хватать «Время» за лацканы и требовать от него исполнения той или иной функции в качестве некоей материальной субстанции, которая еще не найдена ни в одном шкафу физически, но везде подозревается математически. И вот все эти псевдокоординаты с мнимыми значениями в расчетах вешают себе на грудь табличку с надписью «Время», и никакой суд не поможет Времени подать на возмещение морального ущерба. Причем, в самом Времени совсем нет ничего такого, провоцирующего на подобное грубое с ним обращение. Но ищут-то, ведь, не свойства Времени. Ищут название системам различных математических операторов, ведущих расчеты в нужную (задуманную) сторону. И находят. И называют.
В этом методе очень много удобного — как только в модели появляется что-то реально физически неопределимое, но хорошо математически спасающее какую-то идею, так сразу же приказ дежурному по части — а подать-ка, мне, Время, есть работа для него… И логика прозрачная — ведь, что, если не Время? Оно, ведь, где-то тут, всегда рядом валандается, пусть хоть что-то для науки сделает. И логика — удивительная! Например, теория торсионных полей появилась из факта различных математических фокусов с еще одним математическим фокусом — с уравнением теории гравитации Гильберта-Эйнштейна. В результате этих фокусов итоговые формулы говорят, что массивный материальный объект при вращении должен искривлять вокруг себя пространство, да не просто так, а еще и таким безумным образом, чтобы, отразившись в зеркале, показать совершенно обратное тому, что происходит на самом деле. Ну, как не спасти такую красивую теорию? И для таких чрезвычайных ситуаций сразу же привлекается Время, и вот оно уже летит к месту происшествия на самолете, «и одно лишь слово твердит: «Лимпопо, Лимпомо, Лимпопо…». И вот оно прилетело и сразу же уже становится материальным, а затем оно уже переходит в иное состояние и становится информацией и т. д. И при этом, ни в Сахаре, ни в Калахаре, никого уже не волнует, что, если сделать Время материальным, то в этом случае, ведь, материальное время переходит в информацию, и тогда информация тоже — материальна! А на простой вопрос — а разве бывает информация без сознания? — никто не отвечает, потому что если ответить утвердительно, то это признать, что при фразе жены, например, «у нас кофе закончился», от нее к мужу некоторым интересным для физики образом переносится некое количество материи. А также из всех телевизоров по всему миру ежесекундно… Или с каждой страницы каждой книги.
Если же ответить отрицательно, то есть, что информация не может быть материальной, то материальное время, не нарушив таким же интересным для физики образом закона сохранения вещества, не может перейти из своего материального состояния в нечто нематериальное. Куда же тогда исчезла бы эта материя в составе материального Времени? Куда б осыпалась? А ведь весь абсурд начался с простого и такого любимого в среде теоретиков действия — Время сделать материальной субстанцией.
И что же получается? Если мы хотим понять Случай, то мы понимаем, что нам надо идти именно сюда, в кванты и микромир, поскольку здесь его Царство и его Владения. Но, учитывая всё вышесказанное, мы должны понять и то, что при таком подходе к этому Царству (в стиле свободных фантазий, где даже Время мнится материальной субстанцией), мы попадаем туда слепыми и вообще безо всяких органов чувств.
Но надо понять и физиков. Сложнее тех проблем, которые перед ними сейчас стоят, наука еще не знала. Они — умнейшие люди. Но у них нет иного пути. Потому что объект познания стал ненаблюдаем. Микромир не видим человеком. А если видим… то не видим. Для того чтобы увидеть то, что происходит в микромире, создание оптики нужной степени увеличения и разрешения со временем не составило бы особого труда. Беда в том, что за этими степенями увеличения никогда не будут увеличиваться сами микрочастицы. Что в этом страшного? Страшное заложено в самой технологии наблюдения микромира, которая проста — чтобы увидеть, надо осветить. То есть, пустить на наблюдаемый объект поток света, то есть — поток фотонов. Масса же фотонов достаточна для того, чтобы превратить процесс освещения микромира просто в фугасную бомбардировку. Один из физиков сравнил это с тем, как если бы в толпу прогуливающихся в парке людей на полном ходу врезался мотоциклист. Поэтично, конечно, и даже изысканно, но происходит еще хуже — говоря о толпе, мы знаем, хотя бы, исходную расстановку положения людей на дорожках парка. Говоря о микромире — мы не можем определить даже исходного состояния и начальных характеристик частиц, потому что сам момент начала наблюдения уже является моментом разрушения всякого порядка. Представим себе абсолютно темную комнату, свет в которой специальной автоматикой включается на звук удара биллиардного шара о другой шар. Мы видим только бьющий шар и кий в собственных руках, остальное в полной темноте, но мы знаем, что на каком-то направлении нашего будущего удара расположены в каком-то порядке другие биллиардные шары. Мы бьем по нашему видимому шару и он, столкнувшись в темноте с одним из невидимых нам шаров, включает звуком удара свет, и мы сразу же наблюдаем, как по столу мечутся в разные стороны биллиардные шары. Так мы наблюдаем микромир, пытаясь определить — что же в нем было до нашего шара, который навел этот самый кавардак?
Вторая проблема этой беды состоит в том, что данное разрушение характеристик «наблюдаемого» происходит абсолютно случайным, непредсказуемым образом и не имеет обратимости для восстановления исходной картины. Главный принцип физического эксперимента — независимость характеристик объекта наблюдения от процедуры измерения — здесь не просто навсегда нарушается, он здесь издевательски превращается в полное искажение картины наблюдения. Наблюдать элементарный мир в его собственном, не нарушенном наблюдением состоянии, человек никогда не сможет.
Но наблюдать приходится. И хотя бы то, что остается от расколошмаченной картины мира микрочастиц, приходится фиксировать и анализировать. Здесь, помимо полностью искаженной исходной картины, есть еще и другая заноза — наблюдает по большому счету не человек, а прибор. У этого прибора также всегда простая технология наблюдения — послать сигнал и получить ответ на этот сигнал. Здесь опять получается только дополнительное искажение действительного положения дел, так как частица наблюдается всегда только во взаимодействии с прибором, а не в чистом взаимодействии с другими частицами и силами. Если это сложить с предыдущим, то совершенно очевидно, что без математики тут ничего не сделать. Причем без математики именно статистической. То есть все, что эта математика будет выводить — будет иметь вероятностный и гадательный характер. При этом мы механически переносим характер этой случайностно-вероятностной методики исследования на характер самого микромира, и заявляем, что его природа случайна и статистична всего лишь потому, что наши знания о ней опираются на статистические методы.