Я нервно перебирала пальцами складки на юбке слушая собственный гул сердца, борясь с огромным желанием зажмуриться. Глаза я почему-то не осмеливалась поднять и смотрела на собственные руки. Наверное, я страшилась гнева Элриндира, хотя ведь я совершенно невиновата в том, что случилось с его братом.
Заслышав быстрый топот ног по половицам, я только успела поднять голову, как мою щеку обожгло болью. Моя голова дернулась в сторону; громкий хлопок разлетелся по устоявшейся тишине колокольным набатом. Машинально ухватившись правой ладонью за щеку, я уставилась ничего не понимающим взглядом на Трин, что нависала надо мной, словно рассерженная кошка. Голубые глаза горели злостью и неверием.
– Это ты виновата! – вскричала нордка звенящим голосом. В углах ее красивых глаз собрались крупные капли слез, готовые обрушиться водопадом так же, как и в моих – только мои были от обиды.
– Нет, не виновата! – вскричала я, вскакивая со стула. Мне было больно слышать такое в свой адрес: пустое, несправедливое обвинение.
– Ты могла позвать к нему целителя! Этого можно было бы избежать! – не унималась девушка. Ее рука вновь поднялась видимо для повторной пощечины. Я же зажмурилась, ожидая обжигающей боли.
– Трин! Успокойся!
От отстраненного, прохладного голоса босмера, я вздрогнула и открыла глаза: Трин стояла с поджатыми губами и поднятой рукой, зло сверкая голубыми глазами на меня.
– Но она же…
– Невиновата, – перебил взбешенную нордку эльф.
Еще раз зыркнув недоброжелательно на меня, опустив руку, Трин с быстротой молнии сбежала вниз. До меня с эльфом долетел только громкий хлопок входной двери. Я вздохнула и потерла бедную мою щеку. Обида на Трин у меня никуда не делась, но была вытеснена удивлением от слов Элриндира. Я-то думала, что именно он будет рвать, метать и вымещать на мне злость, а случилось наоборот.
– Ты не обижайся на нее, – тихо заговорил босмер. Он все так же продолжал сидеть на постели; его плечи были опущены, согнувшись, локтями он упирался в колени, а пальцы были переплетены между собой с такой силой, что белели костяшки. Рыжие волосы из-за наклона головы скрыли его лицо от меня, но в голосе я слышала невыносимую обреченность и боль. – Пусть она груба и вспыльчива, но Трин хорошая. Она остынет и попросит прощения. Вот увидишь.
На мгновенье я замялась. Сейчас даже пощечина Трин не казалась мне такой значительной, как удручающий и плачевный вид рыжего эльфа передо мной.
– Мне очень жаль, – мой тихий голос прошелестел опавшими листьями на осеннем ветру, и так тихо, что я сама с трудом их поняла.
Но лесной эльф меня услышал.
– Как я уже сказал – ты невиновата. – С тяжелым вздохом он потер переносицу. – Я до сих пор поверить не могу в услышанное. Чтобы мой единственный брат стал… вампиром, – последнее слово Элриндир прошептал надломленным голосом.
Не выдержав, я подошла к нему и присела рядом, так близко, что наши плечи и бедра соприкоснулись. Так я думала поддержать его, чтобы он чувствовал, что он не один в своем горе.
– Мне кажется все это дурным сном, – я вздрогнула от воспоминаний. – Если бы я только придала больше значения его переменам…
– Ничего бы ты не смогла изменить. Мы все виноваты, в той или иной степени. – Элриндир уперся лбом в мое плечо, словно ища укрытия или утешения. От неожиданности я даже потеряла дар речи на пару секунд. – Он мой брат, Нинель. Единственный. А я… я, видимо, плохой старший брат, раз не смог понять, что с ним происходит.
Больше я не смогла сдерживать свои чувства. Резко повернувшись, обняла эльфа, так крепко, насколько могла. Его сердце билось быстро, взволнованно и дыхание было частым, как и у меня. Крепкие мужские руки обвились вокруг моей талии и с силой сжали, словно обладатель этих рук боялся упасть и держался за меня изо всех сил. Мои глаза вновь защипало от собравшейся там влаги, зажмурившись, я быстро прошептала, гладя Элриндира по голове.
– Мы постараемся излечить Анориата от вампиризма… Ведь оно лечится? Скажи, лечится? Ты знаешь?