Я перевела взгляд на Вотанина: никаких сомнений в его словах быть не могло. Он вытащил меня из кошмарного серого подвала, он спас меня от громилы в армейских сапогах, он на руках принёс меня в этот тихий дом. Кто же ещё, кроме этого сильного и уверенного в себе мужчины, сможет защитить?
От ужаса воспоминаний вчерашнего дня глаза наполнились слезами. Нестерпимо захотелось спрятаться на широкой груди агента, и чтобы, как вчера, он прижал меня к себе, закрывая от всего мира. Костя, словно прочитав мои мысли, вытянул меня из-за стола и посадил к себе на колени. Я тут же прижалась лицом к его плечу, стараясь не зарыдать в голос.
— Тише, девочка, тише, — шептал Костя, поглаживая меня по голове. — Теперь всё будет хорошо.
— Со мной − да, — согласилась я с Вотаниным, постепенно успокаиваясь, — а с Димой?
— А что с Димой? — переспросил Костя.
— Вы меня защитите, а кто защитит Диму? — всхлипнула я. — Вдруг его тоже терзают где-то в подвале злобные американцы? Пытают, заставляя взломать банк хранения инфы?
— Тебе стала известна какая-то дополнительная информация по делу? — сразу же насторожился капитан, отрывая мою голову от своего плеча и внимательно заглядывая в глаза.
Потупив взор, я отрицательно покачала головой. Рассказывать агенту ГОКБ о задании, что дал мне Ден, я не хотела. У Вотанина приказ защищать только меня, и он точно не позволит собрать команду инфосефт, чтобы взломать базу, где хранятся секретные документы Российской Федерации.
— Вероника, ты лжёшь, — констатировал капитан ровным голосом. Он не спрашивал, не обвинял, но произнёс это с таким уверенным спокойствием, что отпираться было бессмысленно. Я согласно кивнула.
— Расскажи, что произошло вчера, — мягко сказал Вотанин, но я почувствовала — это приказ.
— Константин Львович, я не могу Вам ничего рассказать, — слёзы вновь покатились из глаз, — правда не могу.
Вотанин бережно вытер ладонью слезы на моих щеках, а затем взял за подбородок, так, чтобы я не могла отвести взгляда и властным голосом спросил:
— Ты понимаешь, что произойдёт, если в ЦРУ получат доступ к нашим данным?
Сказать честно, я не очень хорошо понимала, что именно случится после утечки информации к потенциальному противнику, но согласно кивнула, чувствуя давление со стороны агента, пристально смотрящего мне в глаза.
— Тогда ты обязана всё рассказать, — безапелляционно заявил он.
— Но что будет с Димой? — если точного представления о последствиях взлома банка для страны я не имела, то чётко знала, чем для Немова закончатся мои откровения с ГОКБ.
— Ты же вчера была на совещании с генералом, — видя непонимание в моих глазах, Вотанин решил пояснить: — Наталья Валерьевна приняла решение сделать вид, что ГОКБ не в курсе ситуации и не будет предпринимать открыто никаких активных действий. Мы будем выжидать момент, когда Ден и команда хакеров ЦРУ нападут на банк хранения информации, и заблокируем их соединение. Затем, используя международные правовые нормы, потребуем экстрадировать Немова в Россию. Это единственный шанс заставить США вернуть программиста.
— А если они откажутся его возвращать? — план, на мой взгляд, был не очень удачный.
— Если Немов не сможет взломать нашу базу, он станет для ЦРУ неинтересен, — обнадёжил Вотанин. — Главное сейчас правильно разыграть партию, а для этого нужно знать, какие планы у неприятеля.
— ГОКБ не будет мешать подготовке ко взлому? — всё ещё сомневаясь, уточнила я.
— Нет, наоборот, мы всячески поспособствуем этому процессу, — заверил капитан. — В ЦРУ не знают, что нам удалось тебя освободить. И если хочешь вытащить своего друга, ты должна полностью довериться мне.
Немного поколебавшись, я решила подчиниться Вотанину. Мне так нужны были его защита, его поддержка и так хотелось доверять ему, что больше не стала сопротивляться. Я рассказала капитану обо всём: о встрече в Даркнете; о поручении Дена; о том, что произошло вчера в сером подвале.
— Хорошо, что я пристрелил этого гада, — процедил Костя, когда я рассказала ему о попытавшемся изнасиловать меня похитителе в армейских ботинках, — поделом ему.
— А второго похитителя вы поймали? — поинтересовалась я, стараясь подавить неприличную радость от известия о гибели громилы. Пусть он был гадом и насильником, но человек всё-таки. А радоваться смерти человека — дурно.