— Может, но мало-помалу исправился, — огрызнулся Кодир-Козел.
— Ну и ну! Ничего себе исправился! Он только и делал, что гадости и подлости, да правдами и неправдами добивался известности и веса среди хозяев шариата и влиятельных мулл, — возразил с издевкой Хайдарча. — Не веришь, так слушай дальше!
— Не велика потеря, коли он не будет слушать, мы послушаем, — сказал Хамра-Силач. — Выкладывай, как еще один мерзавец и распутник влез в хозяева шариата и важные муллы?
— Как? Яснее ясного, что он зря развлекался в благородном медресе Кукельташ, — обронил Рузи-Помешанный.
— Угадал!.. Он, и правда, достиг положения потому лишь, что когда-то болтался в Кукельташе, — подтвердил Хайдарча и продолжал: — Через пару лет после событий, о которых я вам уже поведал, я опять оказался в Бухаре и, как всегда, нашел пристанище у Махмуд-Араба... Стояло лето, жарища страшная, даже ночью в келье задохнешься.
На покой мы укладывались на самой высокой крыше медресе. Там было совсем неплохо: до нас долетал свежий, прохладный ветерок из степи, пропитанный ароматом ее трав. Однажды мы заболтались и не заметили, как наступила полночь. Пора спать, решили мы, и стали считать звезды, чтоб поскорее заснуть.
Заснули мы здорово. Но сладкий и крепкий наш сон нарушили истошные вопли: «Держи его, держи!» Крики раздавались совсем близко.
С крыши нам было видно, что к месту происшествие валит валом народ, торопятся зеваки — любители поглазеть на что придется. В общем — кругом суматоха и паника.
Мы спустились с крыши и поспешили туда, где толпились люди.
Оказалось, что в переулке Эшонипир караульные пытаются изловить то ли вора, то ли преступника. Сиродж-дахбоши — начальник полицейского отряда, приставленного охранять кварталы около площади Девонбеги, строжайше приказал: «Поймать, схватить, привести!»
Вдруг, смотрю, от толпы отделяется человек и шагает прямо к Сироджу-дахбоши и смело так обращается к нему:
— Дахбоши! Если вы всерьез желаете изловить вора, нет нужды отдавать приказы вашим подчиненным. Арестуйте их самих — и цель будет достигнута!
Народ начал волноваться, из толпы неслись возгласы: «Верно, справедливо говорит!» Множество зловеще засверкавших, гневных глаз уставилось на Сироджа-дахбаши и полицейских. Злой, как дьявол, Сиродж направился к говорившему, не отрывая от него взгляда. Потом, словно опознав его, распорядился: — Взять этого мастака «ловить воров»! — и сам схватил его за правую руку. Человек и охнуть не успел, как его сцапали. Полицейские оглядывали его со всех сторон, поворачивая то так, то эдак.
— Преступник схвачен! Рука и одежда его в крови. Посвети-ка сюда, — рявкнул Сиродж-дахбоши на факельщика и обнажил руку «смельчака». Толпа убедилась, что его халат окровавлен, а из большого пальца правой руки сочится кровь.
Тут начался такой шум да гам! В воздухе замелькали кулаки, поднимаясь и опускаясь на голову арестованного. Чтобы уберечь этого проходимца от расправы, Сиродж-дахбоши распорядился окружить его кольцом, связать ему руки за спиной и отправить к миршабу. Полицейские погнали арестованного, подталкивая его в спину саблями.
Сам Сиродж-дахбоши, не мешкая, направился к дому, откуда выскочил ворюга. А там двое раненых. Один, лет тридцати, опасно раненый, лежал без движения; другой, молодой парень, серьезных повреждений не имел: у него было расцарапано лицо и шея. Но выглядел он странно: был не в себе — не избавился еще от внезапно обрушившихся на него страхов.
Сиродж взглянул на юношу:
— Расскажи по порядку обо всем, что здесь произошло.
— Вчера поутру я пошел в торговые ряды, собрал, значит, с должников бая долги — пятнадцать тысяч тенег — и вернулся вечером домой. Поел и улегся, а деньги спрятал под подушку. Этот человек, — он сделал знак в сторону тяжелораненого, — спал в прихожей.
— А где же был хозяин? — прервал юношу Сиродж-дахбоши.
— Кто, Нарбай? — уточнил тот.
— Да!
— Нарбай уже как с неделю уехал в Карки.
Дахбоши указал на раненого:
— А он — родственник, батрак Нарбая или твой знакомый?
— Не! Ни то, ни другое, и ни третье!
— Что же он здесь делал?
— Он вообще-то бедняк, крестьянин, дом его, значит, в степи, как раз напротив сада Нарбая находится. Сейчас он солдат, в эмирском войске. Каждый вечер заходит сюда. Когда Нарбай собрался в Карки, он наказал, пусть, мол, этот человек ночует здесь, ну чтоб сторожить, значит. Как хозяин отбыл, солдат все время ночевал в доме.
— Так, так, сын мой, продолжай! Ты улегся спать и что же дальше?
— Уф, не могу очухаться до сих пор, — сказал парень. — Вдруг меня будто окутало мраком. Я проснулся. На меня навалился кто-то. При слабом утреннем свете я разглядел незнакомца. Испугался, значит, очень, оторопел, а потом пришел в себя и попытался подняться. Негодяй, сжал мне горло и валит на пол. Я заорал: «Ах ты, подлюга! Да кто же ты есть?» Он крепко зажал мне рот правой рукой. Я изловчился да как укушу его за большой палец. Тут-то, значит, и влетел в комнату солдат, крики мои его разбудили. Бродяга, видать, струхнул и кинулся к двери. Солдат хотел поймать его, а он выстрелил в упор. На выстрел, значит, высыпали на крыши соседи и давай галдеть: «Держи, лови!» После, значит, подоспели вы. Вот так все это и было.
— Ты убирал под подушку деньги. В целости ли они? — спросил Сиродж-дахбоши.
— Совсем забыл! Когда ворюга понял, что ко мне подоспела подмога, он швырнул что-то на пол. Едва он скрылся, я пополз к двери и нащупал на полу мешок с деньгами — тот, что припрятал раньше под подушкой...
— Вору не удалось унести ноги. Его поймали и отправили к миршабу, — успокоил парня Сиродж-дахбоши.
— Кто же этот незаконнорожденный? — встрепенулся радостно парень.
— Твой сосед, Кори Ибод.
— Как, будь он проклят, Кори Ибод? Эх, нельзя, значит, распознать человека! Ведь он на каждом шагу поучал меня: «Почему ты не посещаешь пятничную молитву? Надо, надо ходить в мечеть! Помни о загробной жизни!»
— Постой, это какой же Кори Ибод? — невольно вырвалось у меня.
— Припомни, — ответил Махмуд-Араб, — года два назад из-за него возник скандал в медресе. Этот самый.
— Разве его все-таки выставили из Кукельташа?
— Не выставили, но хозяин кельи, запутавшись в долгах, продал ее. Вот Кори Ибод и переселился в медресе, что в переулке Эшонипир, там он снял хиджру по дешевке.
— На следующий вечер, — продолжал Махмуд- Араб, — раненый солдат умер в больнице. Кори Ибод во всем признался, был препровожден в тюрьму, на пожизненное заключение.
— Кори Ибод, действительно, глуп, — произнес Кур- бан-Безумец. — Извести он заранее о своем намерении Сироджа-дахбоши, сделай его соучастником грабежа — и волки были бы сыты, и овцы целы. Доля от пятнадцати тысяч — завидный куш.
— Сиродж-дахбоши, как пить дать, объявил бы парня преступником, солдата — его пособником, — добавил Рузи-Помешанный.
— Однако из этих россказней не поймешь, как Кори Ибод сделался почитаемым муллой, — не унимался Кодир-Козел.
Опять прибыли на арбах прислужники смерти. Хайдарча со всеми вместе приступил к своим обязанностям. Но прежде он бросил Кодиру-Козлу:
— Потерпи, и даже ты поймешь...