— Вот как! Дело прошлое. Забытое. А я ведь тогда себя вроде того подбитого зайчика считал.
Два зайчика одним выстрелом! Кто же охотник? «Любовь», — подумал Андрей Фомич, но сказал:
— Глупость наша…
И услыхал ее негромкий торжествующий смех и ее слова:
— Любовь глупой не бывает… Я это недавно поняла.
И он понял, что это она не о той давней, убитой любви говорит, а о новой, своей, которую не убьешь, как глупого зайчика.
— Ага, — сказал он, — Артем.
Он сказал это так свободно и просто, будто в этом не было ничего особенного, никакой тайны и все об этом знают. И она ответила с таким ликующим спокойствием, как говорят о невозможном счастье, о котором можно только мечтать, но чудо совершилось, и оно пришло.
— Да. Я потому к вам и пришла, что полюбила и он меня полюбил. В этом, наверное, главное. Потому что, когда оба любят, то ничего не страшно и все кажется доступным. А пришла я к вам вот зачем: как попасть на Старый Завод?
— Зачем вам это? — спросил он.
Старый Завод! Оттуда все и началось. Именно оттуда идут все радости и беды. И не только для него. Вот и Артема тоже захватило. А теперь и она рвется туда же, где все такое произрастает.
— Туда уехал Артем. Я и подумала, а почему бы и мне не взглянуть на этот рай земной?
Он так долго не отвечал, что она удивленно оглянулась. Стоит, ухватившись за перила и так пристально смотрит вниз, в темноту, словно заметил там что-то подозрительное.
— Он, что же?.. — начал он, но Алла перебила его:
— Он в эти дни переломил самого себя и всю свою жизнь.
— Что он сделал?
— Это он имеет право рассказать только сам. А я теперь должна быть с ним. Со всеми его мыслями. И если он в чем-нибудь виноват, то и я хочу быть виноватой в том же. Я не позволю ему оберегать меня от его забот. У нас все будет пополам. Я не могу и не хочу жить, как Надя. Как вы с Надей. Зачем вы мучаете ее, зачем оберегаете от своих забот? Ведь они не только ваши, они общие. Ей хочется быть всегда со своим мужем, и не только в любви, а во всем, во всем! А вы отняли у нее самое главное. Так нельзя с нами. Что же вы молчите?
— А что говорить?.. — Он виновато улыбнулся. — Такого она меня приняла.
— Она любит вас и все прощает.
— Все понятно. Мне тоже надо на Старый Завод. Послезавтра суббота. Хотите, вместе и поедем? В этот ваш рай.
— Ох, как долго! Я хочу, в крайнем случае, завтра.
— Хорошо, завтра. Пароход идет в девять. В семь часов утра мы должны быть на Перми-второй.
Оторвавшись от перил, он деловито прошел в комнату.
— Ленька, хочешь на Старый Завод? Тогда поторапливайся. Проводим тетю Аллу, и я еще успею позвонить своему заместителю.
«Завтра, — подумала Алла. — Завтра я увижу его…»
Вечер у Николая Борисовича
Маленький, аккуратный домик с квадратным окошком и очень просторной верандой был так не похож на все остальные строения, что Артем сразу определил — здесь живет Николай Борисович. Много ли надо человеку, который привык жить у всех на виду и дышать чистым воздухом? И не щадить тех, кто пытается отравить этот воздух.
Подумав так, Артем слегка смутился: ведь он тоже явился сюда со своими сомнениями. И за это ему сейчас влетит. Он был убежден, что тут, на Старом Заводе, надо верить ближнему и говорить все напрямую. Вилять, хитрить и вообще держать камень за пазухой — это уж совсем последнее дело, в чем его и убедила недавняя беседа с Зиной.
Как известно, поговорка насчет камня за пазухой была создана раньше, чем изобретен портфель, в котором камни носить куда удобнее, чем за пазухой. Может быть, поэтому портфель, который он тащил, показался ему таким тяжелым, когда он подходил к деревне, зная заранее, что сейчас он будет изобличен и, может быть, изгнан.
Неподдельная радость встречи ошеломила его. Николай Борисович бросил пилу, которой он пилил какую-то жердь.
— Вот это молодец, что приехали. Я вас давно ждал. Ну, что там, в городе? Садитесь.
На веранде стояли четыре легких раскладных стула и такой же стол. Артем сел с таким чувством обреченности, какое он наблюдал у некоторых студентов, явившихся сдавать зачет в надежде «а вдруг повезет! Ведь бывает же!» Он-то по многолетнему опыту знал, что этот номер почти никогда не проходит.
А Николай Борисович прошел по веранде легкой, чуть подпрыгивающей, веселой птичьей походкой, заложив широкие, тонкие, как бы состоящие из одних только жил и костей руки за тонкий поясок. И сам он был тонкий, высокий, похожий на Некрасова и отчасти на Дон-Кихота. И вообще, как показалось Артему, он очень изменился за последние годы.