— В каюте, на верхней койке, — сообщил Андрей Фомич. — Залез и всю дорогу проспал.
— Здравствуйте! — вежливо выкрикнул Ленька.
— Здравствуй, милый, — засияла Анфиса.
— Как же ты пробрался, что мы и не заметили? — спросил рулевой.
— А я и не пробирался, — откровенно сказал Ленька.
Он даже и не думал никуда ехать, а просто пришел проводить брата. Он и раньше приходил, и на катере катался. И теперь рулевой сказал: «Нам заправиться надо, хочешь прокатиться?» Конечно, кто же откажется! Ленька сел рядом с рулевым, потребовал, чтобы ему дали подержаться за руль и покрутить сирену. Потом, когда вернулись на стоянку, Леньке велели бежать домой. Он и побежал, да задержался на минутку и в это время увидел, как все трое: брат, моторист и рулевой — направились к пивному киоску. Тогда он, не думая ничего плохого, вернулся и знакомой дорогой прошел в каюту, забрался на верхнюю койку и незаметно уснул. И так его хорошо укачало и так чудесно распевали волны за бортом, что он и проспал всю дорогу.
— Ох ты, птаха! — проговорила Анфиса, поглаживая Ленькину стриженую, с золотой челочкой, голову.
— Это, по-твоему, выходит, мы же и виноваты? — спросил Андрей Фомич.
— Никто, по-моему, выходит, не виноват, — ответил Ленька и огляделся кругом с таким веселым недоумением и так развел руками, будто показывая, как кругом все хорошо и весело, о чем же еще может быть разговор. Разве можно кого-нибудь винить за то, что все так здорово получилось?
— Вот уж верно, так уж верно! — сказала Татьяна Егоровна, с умилением глядя на Леньку.
Рулевой сообщил:
— У нас его зовут Золотой Бубенчик.
— И вправду — бубенчик! Пойдем, я тебя чем ни то угощу.
— Да чем же ты его?.. — засуетилась Анфиса. — Что у тебя припасено? Молока налей. Там у меня в сенях на полочке.
Татьяна Егоровна увела Леньку. Андрей Фомич спросил:
— Какие теперь у вас текущие заботы?
— Да вот, колоду как бы не унесло, — ответила Анфиса с такой готовностью, словно только и ждала этого вопроса. — Новую-то кто нам сделает?
Бригадир поднял топор, постучал по колоде и по звуку определил, что она еще послужит.
— А новую и не надо, — сказал он. — Железо. Давай, народ, подходи, не стесняйся!
Мужики взялись за дело. Через час с небольшим колода стояла у того самого места, где из земли выбивался родничок. Анфиса разыскала отцовский инструмент, Андрей Фомич выдолбил из белой липки новый желоб, приладил его. А двое других тем временем подняли и новыми кольями укрепили плетень чуть повыше того места, где он простоял весь свой век.
Когда все было сделано и пора пришла уезжать, исчез Ленька. Анфисы тоже не оказалось дома. Татьяна Егоровна сказала:
— Гуляют где ни то. А вы не беспокойтесь, с Анфисой не пропадет.
Но сколько ни кричали, никто не отозвался. А бригадир торопился: ему надо было заглянуть в устье таежной речушки Барановки, где намечалось строительство сплавного рейда, и по возможности засветло вернуться в город. Решили не тратить время на поиски, а заехать за Ленькой на обратном пути.
Такое решение Андрей Фомич принял только оттого, что другого выхода у него не было. Он очень неохотно подчинился этому, своему же решению и все время, пока катер не отчалил от берега, оглядывал пустую деревенскую улицу, вырубки, буйно зарастающие хвойным молодняком, и пустынные берега с холмами и песчаными осыпями. Оглядывал с таким осуждающим недоверием, словно хотел сказать: «И ничего тут хорошего нет, я-то уж знаю…»
А вернулся он в деревню только поздно ночью, когда Ленька уже спал.
Ленька-то спал, а старухи, истомленные ожиданием и разными предчувствиями и волнением, связанными с ожиданием, томились в полусне.
Около полуночи Анфиса вышла в огород.
Начиналась тревожная пора светлых ночей.
В сером сумраке тяжело вздыхала и глухо ворочалась Сылва, пристраиваясь в новой необжитой своей постели.
Позванивал родничок в новом желобе.