Настойчивое тарахтение и царапанье прервали их.
Дрейк отвернулся от кровати, чтобы открыть дверь. Гудини исчез в освещенном коридоре.
— Черт, — сказал Дрейк. В одном слове было раздражение и боль. Он очень быстро закрыл дверь и запер ее.
— Твои глаза. — Элис села. — Ты в порядке?
— Буду через минуту. — Он остался на месте возле двери, сжимая ручку. — Забыл, что в коридоре, снова есть свет.
— Принести тебе что-нибудь? Холодную тряпку, чтобы прикрыть глаза?
— Нет. Я сказал, что со мной все будет в порядке. Мне нужно несколько секунд, чтобы успокоиться, вот и все.
— Я просто хотела помочь, — сказала Элис.
— Я знаю. Просто дай мне время.
— Хорошо.
— Сделай мне одолжение, — сказал Дрейк.
— Какое?
— Не произноси это слово, хотя бы до завтра, а желательно вообще никогда.
— Какое слово? Ой. Хорошо. Упс. Извини.
Дрейк просто посмотрел на нее серебристым жаром в глазах.
Она начала хихикать. Она перевернулась на живот и попыталась заглушить смех подушкой, но это было бесполезно.
— Знаешь, — зловеще сказал Дрейк, — все идет не совсем так, как я планировал.
— Прости, — пробормотала она в подушку.
— Но если я и усвоил, что-то за последние несколько дней, так это то, что дела редко идут по плану — особенно тогда, когда в этом замешана ТЫ.
Она даже не услышала, как он пересек комнату, кровать внезапно прогнулась под его весом. Он перевернул ее на спину и опустился на нее сверху, его глаза пылали. Она осознала, что он снял трусы.
— Оказывается, мне это нравится в женщинах, — сказал он.
— Серьезно?
— Серьезно.
Он прижал ее запястья к кровати и целовал, пока она не перестала смеяться; пока она не стала горячей, влажной и возбужденной; пока ее нервы не натянулись; пока внутри нее не возникла глубокая, требовательная, ноющая потребность. Когда она начала вырываться и извиваться под ним, он освободил ее запястья и стянул с нее ночную рубашку через голову.
Она обвила его руками и притянула обратно к себе, вонзив ногти в его плечи.
Он застонал и перекатился на спину, забирая ее с собой. Она поцеловала его губы, горло, а затем его обнаженную грудь. Она чувствовала, как его твердая длина прижимается к ее внутренней поверхности бедра. Она медленно села, пока не оказалась на коленях верхом на нем. Она обхватила одной рукой его член и направила его в свое тело. Давление поначалу было почти невыносимым, но потом он оказался внутри нее, и это было именно то, что ей было нужно.
Она достигла кульминации на третьем толчке.
Он схватил ее за бедра обеими руками и наблюдал за ней своим горящим взглядом.
— Элис, — простонал он. — Элис.
Он толкался снова и снова, а затем нашел свое собственное освобождение. Она снова испытала чувство глубокой близости, для которой не нужны были слова.
— Такая магия не может длиться вечно, — подумала она. Но Элис знала, что будет помнить и лелеять это ощущение всю оставшуюся жизнь.
* * *
Дрейк проснулся навстречу новому дню. Он автоматически нащупал свои очки и надел их, прежде чем открыть глаза. Он увидел, что Элис задернула шторы, чтобы защитить его от дневного света. Ее не было, как и дневника.
Он поднялся и направился в ванну.
Через пятнадцать минут он спустился вниз. Элис сидела в кабинке в задней части таверны. Берт выглянул через кухонный проход и выкрикнул приветствие.
— Выпей кофе, Дрейк.
— Спасибо.
Дрейк налил кофе в кружку и отнес ее к столу Элис. Она посмотрела на него. Он увидел, что перед ней лежит открытый дневник. Гудини сидел на столе и доедал остатки крекеров с арахисовым маслом. Он радостно угукнул.
Дрейк погладил его и сел. Он посмотрел на дневник.
— Все ответы нашла? — он спросил.
— Большинство из них. — Элис одарила его туманной улыбкой. — Я не могу передать, как много значит для меня этот дневник.
Дрейк подумал о часах, которые он провел в семейных архивах Себастьян на протяжении многих лет. — Я понимаю, каково это — иметь возможность прикоснуться к собственному прошлому.
— Я в долгу перед тобой. Ты действительно волшебник.
— Нет, — сказал он. — Мы нуждались друг в друге, чтобы пройти через это. Если бы не ты, Такер уничтожила бы Рейншедоу.
Элис покачала головой. — Это я вложила кристаллы ей в руки.
— Это не твоя вина. Ты пыталась восстановить кусочки своего прошлого. В моей семье мы не считаем это преступлением.