То и дело я замечал Шона, который вместе с тремя неграми таскал брёвна, словно Ленин на субботнике. Они сразу грузили их на телеги, а когда очередная телега заполнялась, кто-то из свободных работников приводил и запрягал в них мулов, чтобы увезти брёвна куда-то на плантацию. Охрана следила ещё и за тем, чтобы телеги не загружали слишком сильно. К животным здесь относились куда лучше, чем к людям.
В полдень нам даже дали немного отдохнуть, прежде чем снова приступить к вырубке. Каждому снова раздали по лепёшке, дали немного воды и даже позволили несколько минут посидеть в тени. Я удивился такой заботе и щедрости, но потом увидел на краю поля всадника в широкополой шляпе с длинным пером, из под которой белыми кудрями торчал накрахмаленный парик. Раньше я его не видел, но в целом догадывался, что это хозяин плантации или кто-то из его свиты.
Если он будет оставаться тут, это изрядно усложняет дело. В его присутствии охрана будет бдить. Я посмотрел на него с нескрываемой ненавистью, и он тут же дёрнул поводья и поехал прочь, к тростниковому полю, к счастью, не замечая моего взгляда. Это из-за него я здесь. Не в том смысле, что из-за него я попал в эту эпоху. Здесь, на этой вшивой плантации. Может быть, будь здешний хозяин более честным и приличным человеком, его люди не стали бы заковывать в цепи того, кто просто искал помощи.
И как только всадник скрылся из вида, охрана погнала нас обратно на работу, не обращая никакого внимания на недовольное ворчание рабов. Пользуясь случаем, я взял другую лопату. Все инструменты находились в одной куче рядом с загруженной телегой.
— Эй! Это мой лопат! — возразил какой-то негр, которого я тут раньше не встречал.
Охранники, услышавшие громкий возглас негра, тотчас же повернулись к нам.
— Живо за работу! — прикрикнул Пьер Сегье, рябой толстый охранник, глядя на нас, будто на навозных жуков.
Он опирался на мушкет, уперев его прикладом в землю, и выглядел безобидным, крича скорее для проформы, но пара его дружков уже приближались к нам.
— Оглохли?! За работу! — рявкнул Анри Кокнар, перехватывая мушкет за ствол.
Я знал, что за этим последует удар прикладом, и побежал с чужой лопатой туда, где остановился перед обедом. Негр, видимо, был из новеньких, и быстро смекнуть не успел. Я услышал только звук удара, а вслед за ним — сдавленный стон у себя за спиной. Никаких угрызений совести я не ощутил. Слишком много жестокости и смертей я уже успел здесь увидеть и сам ожесточился.
Новой лопатой работать оказалось полегче, но ненамного. Выворачивать ей корни я всё равно не рискнул, предпочитая просто откапывать пеньки, а само корчевание оставлять неграм. Побитому ниггеру пришлось взять мою старую лопату, и едва ли через пятнадцать минут работы я услышал громкий хруст. Я невольно обернулся и увидел того самого негра, который растерянно стоял с черенком в руках, а к нему уже спешил надсмотрщик.
— Тупая! Черножопая! Обезьяна! — Анри Кокнар выхватил у него черенок и орал на всю плантацию, с каждым выкриком обрушивая черенок на голову несчастного негра.
Тот упал наземь, прикрывая голову от ударов, и охранник принялся избивать его сапогами. Остальные надсмотрщики посмеивались, глядя на это зрелище. Нам же было не до смеха. Я понимал, что на месте этого ниггера мог быть каждый, и, в первую очередь, я сам, и от этого становилось неимоверно тоскливо.
— А вы чего уставились?! — прорычал месье Кокнар, и мы с удвоенной скоростью принялись корчевать пни, чтобы не попасть под горячую руку.
Я вполголоса выругался на русском, низко склонившись с лопатой над очередным пеньком.
— Что ты сказал, мразь? — вскинулся надсмотрщик, подлетая ко мне, будто почуявший добычу пёс.
Готов поспорить, он не понял ни слова, но зато уловил интонацию.
— Ничего, месье, — кротко сказал я, продолжая копать.
Удар прикладом в бок не стал для меня неожиданностью, и я тоже повалился наземь, но ублюдок запыхался, ещё когда пинал лежащего ниггера, и на меня сил у него уже не осталось. Он только плюнул в рыхлую землю рядом со мной, а я, как ни в чём не бывало, поднялся на ноги, опираясь на лопату.
Кокнар пошёл прочь, и я пару мгновений поглядел ему вслед, борясь с желанием разбить его тупую башку лопатой. Будь моя воля, я бы сжёг к чёртовой бабушке всю эту плантацию вместе с её хозяевами и охранниками. Навстречу шёл ирландец с бревном на плече, и мы снова пересеклись взглядами. Шон едва заметно ухмыльнулся мне. Его чёрные сальные волосы падали на лицо, но я заметил, как блеснули его глаза. Я потёр избитые рёбра. Этому нужно положить конец как можно скорее.