— Да меня один провидец предупреждал, что Иисус сказал: «В тысячелетнее царство моё» и после тысячного года наступит конец света, — опять согрешил я.
— Поменьше слушай всяких проходимцев! — раздраженно посоветовал служитель культа.
— А вдруг он прав, и я не успею подготовиться, замолить все грехи?! — почти искренне воскликнул я.
— Успеешь, — заверил мой собеседник. — Ты так долго не проживешь.
Тогда я зашел с другой стороны:
— Полденария на нужды храма не помогут мне услышать ответ? — и показал половинку серебряной монеты.
Служитель культа цапнул ее и произнес:
— Сейчас семьсот семнадцатый год от рождества Христова.
Из того, что изучал в школе, я помнил, что восьмой век в Западной Европе будет одним из так называемых темных. Что ж, поблуждаем в темноте. Нам не впервой.
4
Чтобы не платить за место в конюшне и корм, я собирался купить лошадей, когда будет готово седло. Всё остальное, включая конские доспехи, сделали за два дня. К ним я прикупил попоны, летнюю и зимнюю, удила, поводья, скребок и два больших кожаных мешка, чтобы везти припасы на вьючной лошади. Куда именно поеду, пока не знал. Судьба в виде какого-нибудь купеческого каравана подскажет. В Бордо точно не останусь. Слишком маленький город, в котором все друг друга знают. Эдакая замкнутая община, в которой у каждого своё место, и движение вверх закрыто почти наглухо, зато вниз — запросто. Может быть, в столице королевства Тулузе будет интереснее. Если нет, подамся в Константинополь — главный город ойкумены. Все дороги сейчас ведут в него, даже проходящие через Рим.
В тот день я возвращался на постоялый двор с двумя новыми колчанами, заполненными новыми стрелами, которые, конечно, не тянули на изготовленные карфагенскими мастерами, не говоря уже о константинопольских, но получились довольно приличными, даже лучше, чем ожидал. Рядом с городскими воротами повстречался с всадником на рыжем мерине, который вел на поводу гнедого жеребца, довольно крупного, как раз годного на роль боевого коня.
Всадник остановился возле командира караула, наполовину седого шатена со шрамом от лба над правым глазом через перерубленную переносицу и до левой щеки, и сообщил:
— Не понравился епископу мой конь. Сказал, что слишком резвый, ему поспокойнее надо.
— Зря он так! Я бы такого с удовольствием купил! — сильно гундося, произнес командир.
— У тебя на такого денег не хватит! — надменно усмехнувшись, бросил всадник.
— А сколько ты хочешь за него? — вмешался я в разговор, даже не став проверять коня, потому что епископу фуфло не стали бы втюхивать.
Всадник сперва собирался и мне ляпнуть что-нибудь высокомерно, а потом, как догадываюсь, опознал во мне того самого ромея, который, спасшись чудом, теперь сорит деньгами, заказывая странные предметы у местных мастеров, поэтому деловым тоном сказал:
— Епископ хотел купить его за тридцать триенсов.
Это всего лишь десять солидов. В прошлую мою эпоху такого коня в Константинополе можно было купить за пятьдесят и даже дороже.
Я уже знал, насколько здесь дороги деньги, особенно золото, да и покупателей на такого коня трудно будет найти, поэтому с серьезным видом признался:
— Мне далеко до епископа, столько заплатить не смогу, — после чего предложил: — Моя цена — восемнадцать триенсов.
Сошлись на двадцати одном, и только потому, что мне не хотелось менять солиды, иначе бы сбил до двадцати. После чего вместе отправились на постоялый двор, где коня определили в конюшню, а я сходил в свою комнату и достал из спасательного жилета девять солидов, отчеканенных при Валентиане Третьем. Всадник, который, как оказалось, был барышником, проверил каждую монету на вес, затем попробовал согнуть, чтобы убедиться, что не свинец, покрытый позолотой, и напоследок уронил на камень, чтобы послушать красивый, «золотой» звон. То, что монетам без малого триста лет, его абсолютно не интересовало, как и то, кто изображен на них.
Лишние два солида были платой за вьючного коня, за которым мне пришлось пройти километров пять до владений барышника — большого одноэтажного дома с просто огромным хозяйственным двором, огражденным каменной стеной высотой метра полтора. Три четверти двора занимали две длинные деревянные конюшни, расположенные по краям и напротив друг друга, загон из жердей, в котором находились десятка два жеребят, а в центре была площадка для выездки лошадей, сейчас пустовавшая. Мне разрешили зайти в ближнюю конюшню и выбрать мерина, который понравится. Я взял вороного четырехлетку, некрупного и спокойного, на котором и вернулся охляпкой на постоялый двор.