– Ето, паночки, не под ваши штоники подложено. Загрязните. Располагайтесь, располагайтесь, кто где может. А в следующий раз и свою табуретку нелишне прихватить – для надёжности: шлёпнешься или нет на государственную лавку, а на своё – факт, сядешь. Имейте в виду. Спектакль смешной, про нас с вами, – я был официально приглашён на генеральную репетицию,– поэтому ожидается быть всегда, как сказал сам Мишка Бараболька, аншлаг. Располагайтесь. Садитесь. Ну, стойте, стойте... Кто рано встаёт, тому и Бог даёт. Да-да, вот и председатель пришёл. Начинай, Мишка, спектакль! Можно!
Сначала заиграла музыка, потом раздвинулся занавес, и на сцене все увидели доярку Верку Цыганку и молодую бухгалтерку Оленьку.
– Оденься, сваты приедут, а ты – как лахудра кака!..– строго сказала Оленьке Верка Цыганка.
Бухгалтерка промолчала, но послушалась – начала прихорашиваться перед зеркалом.
– На то и спектакль, – шепнул дед Михей своей Лёксе,– чтобы пальнуть по человеку, как из ружья, что на стене висит... Мишка сказывал... Тут, видишь, какая-нибудь задрипаная доярка Верка Цыганка может лахудрой или другим лишь бы каким словом назвать бухгалтерку, человека с дипломом. Театр – это тебе, Лёкса...
– Смотри! – ворсанула в бок старому жена.
Пока бухгалтерка Оленька прихорашивалась перед зеркалом, в дверь постучали. Входят сваты. Впереди чешет местный кузнец Сидоронок, немного поотстала от него арендаторка Маруся Бахтикова, а там уже и посыпались – из-за сватов не сразу и жениха увидишь. Видимо, по роли так. Мишка последний входит, немножко стесняется, глаза то под ноги себе, то на потолок направит.
– Вишь, сколько их на холяву припёрлось выпить,– шепнул Лёксе дед Михей.
– Добрым людям наш поклон! – сказал кузнец Сидоронок, и все, как по команде, склонили головы.
– Проходите, люди добрые! – сделала широкий жест рукой Верка Цыганка.
– В свою хату она бы хрена с два пригласила, – заметил дед Михей.– Что значит театр!.. На ходу человека другим делает. А?
Лёкса не ответила.
– Так, говорите, у вас девка заневестилась, – кузнец Сидоронок примерялся поставить лукошко, из которого большой грушей выпирала пробка от глечика, на стол, но Верка Цыганка немного даже, показалось, растерялась, а может и слова подзабыла, получилась неловкая пауза, и он не знал, примут их в этом доме или нет, поэтому лукошко ставить не решался.
– Да ставь, ставь кош на стол,– подсказал дед Михей.– Примут, примут, куда они денутся. Этой бухгалтерше и всамделе замуж пора. Ей бы только жениха помоложе. Однако Мишка – артист. Он любую окрутит.
Пока то да это, действие в спектакле разворачивалось, Мишка Бараболька сорвал даже первые аплодисменты: он прижал бухгалтершу Оленьку и вкусно поцеловал.
– Лидка, ты глянь, глянь! – крутнулся на лавке дед Михей.– Под эту марку и налабызается Мишка. Неужто в тексте есть целование? Не может быть. Да и на генеральной репетиции на этом месте не лобызались. Я бы запомнил... Нет-нет, это Мишка сам выдумал. На то и артист!
Лидка закраснелась, махнула рукой:
– Лишь бы дальше не пошло!..
– При таком темпе может и пойти,– засмеялся дед Михей.
– Смотри! – снова ткнула старому в бок Лёкса.
Стол на сцене был накрыт шикарно – даже картошечка дымилась, а в центре стоял тот глечик с водкой, вокруг его бутылка с таким же, видать, напитком. Сваты, жених, невеста и Верка Цыганка пьют, едят и болтают.
– Неужто воду хлещут или компот какой? – спросил у Лёксы дед Михей.
– Ты же всё знаешь, зачем у меня спрашиваешь? – отмахнулась Лёкса.
– Нет, нет, ты заметь: Мишка сам себе наливает и, лихо его матери, из одной и той же бутылки, – заблестело морщинистое – прошлогодней картошкой – лицо деда Михея. – На репетиции из глечика потягивал. Вот, вот, шестой раз прикладывается. Там где-то на дне капля какая и осталась. Разве же он воды столько мог бы выпить? Ни в жисть! Её столько не осилишь. Бутылка, конечно же, литровая. Антихрист, на виду у председателя наяривает... нет, чтобы и ему приподнести-предложить. Где там! Мишка не даст. Жадина. Сам добулькает. Закусывай, закусывай, Мишка, а то развезёт, холера!..
– Ну, так ты пойдёшь за меня замуж? – наконец-то Мишка Бараболька выпрямился, аперся о краешек стола. – Я к тебе обращаюсь, Ольга: пойдёшь или нет?