— Так это правда?
— Да, верные известия. Его посланник Андрюшка Войнаровский еще два месяца назад ко мне приезжал и бумагу от Мазепы привозил.
— И что там?
— Мазепа потребовал соблюдать 23 пункта и все подписанные моими предшественниками договора с Украиной, а иначе, он не считает меня своим государем. Я приказал схватить Войнаровского, но поздно, тот бумагу передал, ответа ждать не стал и скрылся. Что теперь получается, сын, сам понимаешь. На Руси разруха и народ бунтует. Крестьяне бояр режут, а на дорогах разбойники шалят. Весь юг от нас отпал. Казаки готовятся в поход, а чтобы их сдержать, требуются войска, которые ненадежны и в любой момент могут на сторону бунтовщиков переметнуться. А самое главное, Карл Шведский по весне на Москву пойдет и ой как трудно нам придется.
Прерывая царя, в комнату втащили тело окровавленного и изломанного человека в рваной одежде. Сколько этому человеку лет и кто он по званию, понять было невозможно. Лицо в синяках, ссадинах и кровавой корке. Однако если судить по одежде, некогда богатой и справной, остаткам камкосиновой (шелковой) рубахи и добротному кафтану, человек этот был знатен.
Два палача, дородные мужчины лет под сорок, в красных рубахах, сноровисто и привычно завели руки узника за спину, связали их длинной веревкой, и вздели его под потолок так, что несчастный касался пола только кончиками больших пальцев.
— Кто это? — спросил царевич.
— Лопухин Абрам Федорович, — ответил Петр и покосился на сына.
— Дядя? — Алексей был в недоумении.
— Да, брат твоей матери, которая, видимо, все никак не угомонится.
— Уверен, матушка здесь ни причем.
— Посмотрим.
— Так значит, это дядя воззвания против тебя сочинял?
— Он самый. — Петр повернулся к палачам и скомандовал им: — Начинайте!
Один из катов взял лежащие в жаровне раскаленные щипцы, и вырвал из израненного боярского бока кусок плоти. По комнате разнесся запах паленого мяса. Лопухин издал крик боли и отчаяния, а затем выкрикнул:
— Господи, помоги мне! Государь прости! Виновен перед тобой и признаю это! Вели прекратить пытку, милостивец!
Царь посмотрел на него и спросил:
— Кто с тобой в сговоре был?
— Один я, никого со мной больше не было.
— Врешь, собака!
— Именем Господа Бога нашего Исуса Христа клянусь, что один был. Сам подметное письмо сочинил и через холопов своих по Москве распространял.
— Зачем?
— Поверил бродягам безродным, что на базарах и рынках толкутся, и решил племяннику своему славу среди московской черни сделать.
— И что бродяги говорят?
Лопухин примолк и, подбадривая боярина, другой палач перетянул его кнутом по спине. Абрам Федорович всхлипнул и ответил:
— Люди говорят, что Антихрист Петр будет повержен и роду Романовых придет конец. Поминают Булавина и Мазепу, шведов и запорожцев. Обнищали люди и разуверились в своем государе, и теперь готовы любого иного правителя признать, только бы не ты на троне сидел.
— Получается, ты о выживании Романовского корня беспокоился? — усмехнулся царь.
— Да, милостивец, только об этом и думал.
— Ну-ну, — Петр посмотрел на сына и кивнул на выход. — Пойдем.
Царь направился в жилые комнаты, Алексей последовал за ним, а позади кричал боярин Лопухин, его дядя, которого продолжали пытать. Отец и сын прошли в апартаменты Петра, царь выпил вина, и спросил Алексея:
— Понимаешь теперь Алешка, что творится?
— Да, — неуверенно ответил царевич.
— Вот и ладно. Я сейчас же отправляюсь на западную границу, буду готовиться к битве с Карлом, а ты остаешься на Москве.
— И что мне делать?
— Укрепляй столицу, готовь рекрутов и постарайся завоевать любовь черни.
— Батюшка, но как же это…
— Делай, что я велю, а Ромодановский и московские чиновники тебе помогут. Сделаешь?
— Да, государь.
— Вот и славно. Я верю тебе, сын.
Петр Алексеевич, этот суровый и безжалостный человек, второй раз за день обнял сына, ободряюще улыбнулся ему, и вышел. Путь царя лежал к Гродно, из которого он хотел выбить передовые части шведов, а царевич оставался в Москве, дабы укрепить столицу и привлечь к себе симпатии московских людей.
Войско Донское. Черкасск. 07.02.1708.