В самом Черкасске после гибели Булавина на кругах продолжалась борьба, порой весьма ожесточенная. Одни поддерживали нового атамана, другие нет. Первые соглашались послать к царю станицу (делегацию, посольство) с повинной и выдать плененных соратников Булавина. Вторые против этого возражали, и довольно резко.
Во всяком случае, арестованных булавинцев — Никиту и Ивана Булавиных, сына и брата Кондратия; Михаила Драного и других из Черкасска не сразу отослали к Толстому и Долгорукому, как они того требовали. К губернатору вместо них отправили 18 запорожских казаков. А Долгорукому Зерщиков и другие отговаривались:
— Тех воров к тебе везть через степь опасно от воровских людей, чтобы не отбили. Отдадим их тебе, когда придешь к Черкаскому.
Казаку, которого князь послал к Зерщикову, последний приказал:
— Скажи господину майору, что я сам хочу выехать к нему навстречу, когда он к Черкаскому подойдет.
Зерщиков хитрил и юлил: с одной стороны, чтобы задобрить Долгорукого, выгородить себя; с другой, боясь вызвать гнев части казаков, недовольных переворотом и тем, что за ним последовало. Василий Фролов и прочие, убежавшие в свое время в Азов от Булавина (а им Долгорукий доверял за их «верность», в отличие от Зерщикова и ему подобных), рассказывали князю:
— У них, казаков в Черкаском, намеренье такое, что тех воров (пленных булавинцев. — В. Б.) не отдавать. Был у них круг, и в кругу черкаские жители приговаривали отдать; а другие отговаривали, что не отдавать. И зело они все в великом розмышлении и в страхе.
Некоторые казаки «со страху» бежали из Черкасска. Настроение среди них было неодинаковым. Какая-то их часть не хотела склонять голову перед царскими воеводами. Долгорукий понял это и высказал неудовольствие Василию Поздееву Большому. Тот явился к нему две недели спустя после переворота:
— Господин майор, всемилостивейший князь! Послан я от всего Войска Донского с повинною к великому государю.
— Это хорошо. За премногую милость государеву тебе и всему Войску Донскому надо его величеству служить верно и раденье свое показать.
— Мы все рады душою и телом служить и прямить великому государю.
— Хорошо ты говоришь. Только какая же это повинная? По вашим оборотам видно, что от вас, казаков, будет противность. Так?
— Что ты, господин майор, говоришь? Какая противность? Мы великому государю верность показали: тебя и азовского губернатора о воре извещали и его самого убили.
— Верно. А сейчас, как мне известили, казаки в Черкаском кричат в круге, достальных воров булавинцов выдать не хотят и тем противность показуют великому государю.
— Кричат, господин майор, да не все. Покричат и перестанут. Погоди малое время, и тех воров мы пришлем к великому государю.
— Медлить не для чего. Надобно, чтоб в Черкаском мне отдали не только тех воров и заводчиков, а всех их, воров, мне отдали, чтоб впредь не отрыгнулось.
— Так и сделаем, господин майор, как указываешь.
— Также вам раденье показать и переловить пущих заводчиков Беспалого, Голого, Драного (князь запамятовал, что Драный погиб в бою у Кривой Луки. — В. Б.), Некрасова, сына Лоскута и других таких же по всем станицам заводчиков.
— Согласны мы, господин майор.
— Также которые городки по Донцу, и по Айдару, и по Медведице, и по Хапру, и по Базулуку, кроме воровства, ничево в них нет, и надлежит его величеству верность показать. А повинная, с которой ты пришел, Я какая эта повинная? Слова одни!
— Твоя правда, господин майор. Так и будем поступать всем Войском. Только это при полках государевых зело надежно делать.
Поздеев Большой, один из заговорщиков-предателей, понимал, что ситуация на Дону не такова, чтобы немедленно всех повстанцев хватать и выдавать карателям. Новая черкасская старшина не надеялась на свои силы и способности. Уповала на царские полки, чтобы справиться с булавинцами после гибели самого Булавина.