Некрасов и его помощники прямо говорят о незаконности с точки зрения донского войскового права убийства Булавина и ареста его сподвижников — «не Войском», без войскового суда и приговора (договора). Упоминают они и требование новых властей Черкасска о выдаче им Ивана Павлова, но не отвечают на него, очевидно, не считая это нужным. Наоборот, сами выдвигают требование к Зерщикову и старшинам:
— И мы, собранное войско и верховые многих городков, извесно чиним, чтобы вам Войским, Илья Григорьевич, учинить отповедь: за какую вину вы убили Булавина и его стариков? Вы же сами излюбили и выбрали ево атаманом и тех стариков вы придумали покинуть при Войску. А ныне вы же их посажали по цепям и по погребам.
Более того, некрасовцы угрожают старшинам-изменникам приходом в Черкасск для «подлинного розыска»:
— И если вы не изволите отповеди учинить о Булавине, — за какую ево вину, и тех стариков бы вам освободить и отпустить. И они не отпущены будут, и буди по воли вашей. И мы всеми реками и собранным войском будем немедленно, совокупяся, к вам в Черкаской ради оговорки и подлинного розыску, и за что вы бес съезду реки так учинили; и знатно, что учинилось не от всего Войска. И у нас по рекам и по городкам на том положили, что итить к Черкаскому.
В конце отписки ее составители намекают на возможность компромисса, при соблюдении Зерщиковым и прочими определенных условий:
— А буде вы, атаманы молодцы, Войским Донским верховых наших молодцов и стариков освободите в домы свои и теснение им не будите чинить, и мы изо всех станиц малыми людьми ради совету, и оговору, и поклону.
Однако угрозы и требования повстанцев Некрасова на черкасские власти и стоявших за их спиной Долгорукого и прочих карателей впечатления не произвели. Полки царских командиров и старшин-предателей двигаются против повстанцев.
Долгорукий по-прежнему не верил Зерщикову и его помощникам. Но проявлял сдержанность, исходя из местной обстановки. Несмотря на то, что один из царских посланцев, Полибин, ему «сказывал словом от Вашего величества, чтоб мне с ними (казаками. — В. Б.) жестоко поступать», Долгорукий не мог этого сделать:
— И я для того не так жестоко поступаю, что невозможно. И так х каторому городку приду, бегут в леса, а иные к Некрасову. А ежели б я поступил жестоко к первым городкам, все б к вору ушли в соединение.
По той же причине князь не мог осуществить приказ царя — арестовать Зерщикова и взять его с собой в поход:
— Указ сей получил я, отошед от Черкаского, не в ближних урочищах, прошед Кочетовскую станицу (южнее впадения Северского Донца в Дон. — В. Б.). И взять ево (Зерщикова. — В. Б.) нагла за караул по нынешнему их состоянию немочно, чтобы больше от них не умножилось воровства. И бес сей причины вор Некрасов возмущает по Дону и по всем рекам, бутто их всех и городки жгут (каратели Долгорукого. — В. Б.) по Дону. Как я прошел, те не верят вору; а кои перед нами, и из многих к нему, вору, бегут многие з женами и з детьми.
Исходя из этого, Долгорукий написал Зерщикову, чтобы он приехал к нему — показать «службу и радение» царю. Тогда, мол, убеждает он Петра, можно и взять его под караул:
— И я чаю, что он будет. А как будет, и я ево, не озлобя, возьму с собою и дам ему такую причину, что он не признает (о замысле арестовать его. — В. Б.). И, прошед по Дону, возьму ево с собою.
Главное для командующего — поход против Некрасова, преемника Булавина:
— Вор Некрасов, сказывают, в большом собрании, бутто с ним больши 15 000. И тому я не верю. Однака ж прислана была застава на усть Донца, атаман, а с ним с 500 конных. И сказывали они казакам Кочетовской станицы, что он будет сам вскоре плавною и конною. И конечно, бутто хочет дать со мною боталию.
Сведения о количестве повстанцев у Некрасова, конечно, весьма преувеличены, что князь и отмечает. Верно говорит он и о замысле Некрасова идти вниз по Дону для «баталии» с Долгоруким, соединившись перед тем с Голым в устье Донца. Впрочем, объединение повстанческих сил провести не удалось; посланную Некрасовым к устью Донца заставу в 500 человек, которая, вероятно, и должна была подготовить слияние обоих войск, каратели «сбили» с ее позиции, и повстанцы «побежали».
Голый тоже проявлял стремление соединиться с Некрасовым. Подполковник Рыкман, будучи под Валуйками, узнал, что этот атаман еще после разгрома Сумского полка взял две медные пушки, с которыми потом пошел к Некрасову в Голубые. Рыкман писал Колычеву, воронежскому воеводе, что из городков по Донцу и его левым притокам с Голым пошли казаки «по половине, а другая половина оставлена для обережения от полков, чтоб противитца до смерти их». На речке Уразовой, где недавно повстанцы разбили Сумский полк, к Рыкману привели «шпиона булавинца», который после пытки сказал: