Уже во времена Петра его сподвижники полагали, что Булавинское восстание стоит в одном ряду с такими движениями, как Разинское. Сам Петр считал необходимым включить данные о нем в историю своего правления:
— Тут же написать, где удобно, о бунте Булавина, как он начал; и о том справитца; и как отправлен господин Долгорукой.
Сведения о восстании заносят на страницы своих трудов тамбовский и украинский летописцы, первые историки и мемуаристы Ф. И. Соймонов и И. А. Желябужский. При составлении «Истории Свейской войны», которую редактировал лично Петр Великий, его кабинет-секретарь Макаров запросил у Долгорукого, бывшего командующего карательными войсками, а теперь — ссыльного, сведения о восстании. Тот представил краткую записку, в которой главный вешатель с удовольствием перечисляет станицы, им разоренные, подсчитывает убитых, казненных повстанцев.
И в «Гистории», и в других апологетических сочинениях о Петре Великом и его царствовании (например, в «Деяниях Петра Великого» И. И. Голикова и т. д..) мысли и дела Булавина и булавинцев фальсифицировались с позиций самодержавия и шляхетства российского. Сведения о «Булавинском бунте» собирали историки донского казачества, но их труды царская цензура или запрещала, или держала десятилетиями под сукном. Книга А. И. Ригельмана «История или повествование о донских казаках», написанная в 1778 году, увидела свет семь десятков лет спустя — в 1847 году. А «Историческое описание земли Войска Донского» В. Д. Сухорукова, близкого к декабристам, было закончено в 1826 году, сразу после подавления восстания декабристов, и лежало втуне более сорока лет; его печатали пять лет, окончив это дело в 1872 году.
Знаменитый историк Соловьев, собравший большое число архивных данных о Булавинском восстании, видел в нем, как и в других казачьих бунтах, анархическое, разрушительное начало, направленное против государства, его установлений. А государство он считал двигателем истории, прогресса. Булавина называл «новым Разиным». Костомаров видел в казачестве, его бунтах «противодействие старого новому», зародыш разрушения, анархического бунта. То же характерно и для других историков дворянского и буржуазного толка. От них пошли выдумки и басни о «лживости и хвастовстве» булавинских манифестов, о сообщничестве Булавина и Мазепы, и эта нелепая версия нашла отражение даже в пушкинской «Полтаве»:
Лишь Плеханов порвал с подобной традицией: в его представлении Булавин — один из «титанов» «народнореволюционной борьбы», наподобие Болотникова, Разина и Пугачева.
После Октябрьской революции отношение к народным восстаниям, в том числе и Булавинскому, меняется. Его ставят в связь с выступлениями крестьян-бедняков. Именуют даже «народной революционной вспышкой», а в воззваниях Булавина отмечаются «демократические лозунги»: «обещание дать простому народу хоть миг довольства и счастья», «свободу для беглых, измученных и обворованных помещиками людей» (Н. Н. Фирсов, 1924 г.).
Позднее, в 1930-е годы, появляются научно-популярные труды В. И. Лебедева, Н. С. Чаева, С. Г. Томсинского. В них дается высокая оценка движению, которое они называют то «казацко-крестьянским», то «крупнейшим крестьянско-казацким» восстанием, то «мощной крестьянской войной, переплетенной с колониальной революцией угнетенных народностей».
Обстановка общественно-политического подъема после Октября, пристальное внимание к революционным выступлениям против самодержавия в прошлом, недостаточно высокий теоретический, профессиональный уровень молодой советской науки объясняют свойственные работам 20— 30-х годов преувеличения, теоретические ошибки («революционная вспышка» начала XVIII в., терминологические неточности и противоречия в определении характера крестьянской войны; тем более — выступления нерусских народов — «колониальная революция»!!).
Тогда же и позднее, вплоть до 60-х годов, выходят в свет романы и другие литературные произведения (Н. А. Задонский, Д. И. Петров-Бирюк, А. Г. Савельев и др.). В них подчеркивается роль народа в восстании, но преувеличивается роль казачьей верхушки; Булавин изображен самоубийцей в соответствии со лживой версией Зерщикова.
Начавшийся пересмотр концепции, связанной с крестьянской войной начала XVIII века, связан с появлением коллективного труда «Очерки истории СССР» первой четверти XVIII века (1955 г.), хотя в нем и остались еще противоречия в терминологии («антифеодальное казацко-крестьянское движение» и др.), и особенно книг А. П. Пронштейна «Земля Донская в XVIII в.» (1961 г.) и Е. П. Подъяпольской «Восстание Булавина. 1707—1709» (1962 г.). В последней из них, специально посвященной этому народному движению, оно называется крестьянской войной, что не нашло, впрочем, отражения в заглавии труда.