"Конечно, я понимаю, я такой добродушный и толстый, поэтому надо мной можно смеяться". Он стал долго мять в хряповской пепельнице окурок сигары, а потом проворчал:
- Вы вот всё смеетесь господа, а между тем дело серьезное и в нем есть важный момент...
- Какой же? - почти хором спросили мы с Савватием Елисеевичем с лицами, еще радостными после шутейства.
- Почему мы... вы, - Фундуклиди поправился, - вы Савватий Елисеевич, решили, что злодеев непременно двое?
- То есть - как? - спросил Хряпов.
- А если - больше?
- Гм... - сказал Хряпов. - Как?... Почему? - и посмотрел на меня.
Я пожал плечом:
- Не думаю. Ведь написано же в письме...
- Да-да, в письме, - спохватился Хряпов. - Где оно?... Вот, нуте-ка... - он шуршал и хрустел листком. - Ага: "В конце концов... я пришел к решению... я приду отомстить...". Вот видите: двое.
- Почему двое? Где написано? - тревожно спросил Фундуклиди.- Я не слышал...
- Так ведь дело называлось: "Булкин и сын", - сказал я. -Ежели есть сын, то неужели он не поможет папаше?
- Ладно, - сказал Фундуклиди. - Сын. Но вопрос: нету ли третьего и четвертого?
Хряпов откинулся на кресле так, что пискнула спинка.
- Я думаю, что мой план предусматривает и это, - сказал он.- Дело, конечно, необычное, господа... Давайте на минуту представим себя на месте злодеев... Что бы вы делали, Михаил Ксантиевич?
- Я? - спросил Фундуклиди.
Ему понравилась идея. Он извлек из коробки еще сигару, вставил ее в рот, и, забывши зажечь, торжественно изрек:
- Я напал бы внезапно!
Хряпов поморщился.
- Вы должны вообразить себя злодеем Булкиным, я не злодеем Фундуклиди... Ну-ну, больше фантазии! Влезьте в шкуру коварного и умного (в определенной степени, конечно) человека!
Фундуклиди покрутил головой, показывая, что усиленно размышляет. Я готов был спорить на любую сумму, что он так и не понял, что от него требуется.
- Э... - сказал он. - Я бы установил за домом строгое наблюдение...
- Так! - оживился Хряпов.
Фундуклиди принялся раскуривать черный палец сигары.
- Потом... я выяснил бы, нет ли поблизости засады.
- Ну-ну!
- И... внезапно напал бы!
- А вы, Петр Владимирович? - обратился Хряпов ко мне.
- Я кажется догадался, - сказал я. - Вы полагаете, Савватий Елисеевич: зная, что в доме находятся всего два-три человека, злодеи, исходя из расчета делать меньше шума и оставить меньше следов, тоже будут действовать малым количеством... Но, даже если со стороны злодеев будет перевес в один или два человека, он сгладится тем обстоятельством, что нападающие - они, а не мы.
-Идеально! - воскликнул Хряпов. - Итак, наша задача - ждать. Спокойно готовиться, так сказать, к Страшному суду... Хе-хе!
- А все-таки я бы известил полицию, - сказал Фундуклиди.-Так... для порядка.
- Нет-нет! - замахал руками Хряпов. - Эти господа из полиции, как всегда, будут излишне суетиться, наделают массу глупостей (извините, что я так сурово отзываюсь о ваших коллегах, Михаил Ксантиевич), и в конце концов подставят нас же под пули... Нет-нет, увольте, без полиции!
- Ну что ж... - поспешно сказал Фундуклиди. - Не хотите... Если вы так считаете... Я ведь ради вашей безопасности...
"Харчи оправдывает", - подумал я.
- Так... Что еще? - сказал сам себе Хряпов, взял со стола карандашик и покрутил его в пальцах, оживляя память. - Вроде бы всё о нашем деле... Жить будете каждый в отдельной комнате. Надеюсь, жаловаться будет не на что.
Он обвел нас взглядом. Я наклонил голову; детектив молчал и сопел сигарой.
- Насчет еды - тоже не беспокойтесь. Надеюсь, что угожу вашим вкусам... (Хряпов говорил с легким оттенком превосходства и иронии; впрочем, вполне допустимым). Кстати, не желаете ли сейчас закусить? А то может, и выпьем за успех нашего дела?
Мы с Фундуклиди переглянулись.
- Не знаю, как Михаил Ксантиевич, а я не против.
-Я тоже не против, - сказал грек, как мне показалось, даже мечтательно.
Впрочем, к его фигуре гурманство даже шло.
- Отменно, - сказал Хряпов и поднялся (мы - следом). - Я заранее велел накрыть Степану а ля фуршет... Так сказать, в честь знакомства и прочее... Вы любите аи?
- Обожаю, -промолвил я.
Фундуклиди грыз сигару.
Перед сном ко мне в комнату постучали.
Вошел шикарный, готовый ко сну, Хряпов; в коленях у него болтались кисти халата.
- Разрешите?
- Забавно, - сказал я. - Хозяин спрашивает у гостя разрешения войти.
- Теперь вы хозяин в этих стенах, - церемонно сказал Хряпов. - Как устроились?
- Отменно.
Комната моя со второго этажа выходила окнами в кущу дерев, а дальше, за чугунной оградой, в рытвинах и колдобинах лежала Приречная улица.
- Я к вам, собственно, с просьбой, - сказал Хряпов.
- К вашим услугам.
Савватий Елисеевич прошествовал через всю комнату и глянул в окно, словно ожидал увидеть там нечто новое, кроме июльской тьмы и гнилого света трактира "Три богатыря", что пятнами ложился на листья.
- Я хотел вас просить... как бы это объяснить... Если вам не трудно не углубляйтесь в разговорах с Михаилом Ксантиевичем в подробности нашего с вами контракта... суммы и прочего.
Значит, бедного грека поймали совсем на гроши!
Хряпов вопросительно смотрел на меня.
- Мне не трудно будет выполнить вашу просьбу, - сказал я.
Каждый раз, когда я вспоминал фундуклидин нос, напоминающий отметку на географических картах: "столько-то метров над уровнем моря" - меня начинал распузыривать смех.
- Вот и славно, вот и славно! - сказал Хряпов. - А теперь - удаляюсь, не буду вам мешать. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Хряпов вышел и осторожно прикрыл дверь.
5.
По привычке я проснулся рано.
По комнате отсветами сквозь листья бродило солнце, и я не сразу вспомнил, где нахожусь: шкаф тщательной работы, ковер, низкий столик... Но самым замечательным предметом была кровать - пышная и податливая, словно роскошная женщина. Приятно было думать, что еще целый месяц предстоит нежиться в этих перинах в почтительном окружении дорогих вещей.
Вслед за этой мыслью пришли и прочие - тоже приятные...
В редакции с солнцем уже началась муравейная суета. Буз из поднебесного кабинета увидел, как ползет из-за излуки старый копотун "Еруслан", и сразу же послал Ваську Беспрозванного на пристань - спасать колонку происшествий. А что, собственно, может Васька?.. Настрочит десяток сплетен для шапки: "Новости из столицы" и опишет слезными словами роман судового буфетчика и пассажирки из третьего класса.
По городу уже, наверное, разбежались мальчишки-газетчики,
пронзительно искушая обывателей скандалами, поджогами и опрокинувшейся в Киеве конкой (по вине социалистов, конечно). К обеду Никодимыч, горестно качая очками, подсчитает выручку. Буз уедет обедать мрачный; все начнут шептаться и кое-кто почувствует над головой занесенный меч увольнения... Екклесиастова суета! Разве это жизнь? Нет, любыми путями - ногтями, зубами - построить фундамент собственной независимости из самого прочного материала - из того самого, который лицемеры из суеверного опасения именуют презренным металлом. Как бога, его избегают называть прямо, поминать всуе: зовут бабками, барашками, финагами... Оно и есть бог!
Я заметил, что начал оправдываться сам перед собой за то, что пошел к купцу в услужение, да еще наймитом - охранять его особу! Однако, я тотчас оборвал такие мысли: это вынужденная мера. В самом деле: кто виноват, что одни рождаются с деньгами, а другие - нет?..
Мои размышления прервал стук в дверь. Так осторожно, наверное не стучатся даже министры в спальни королей.
Вошел слуга, он же камердинер, Степан.
- Здравствуй, Степан, - сказал я ему, представляя себя со стороны и наслаждаясь.
Действительно, эта картина мне нравилась: длинная, богатая постель и застывший лакей.