тютю премиальные. Врубился, синий?
– Понял. Хлопцы, все понял, лежу тихо.
– Ну и молодец, – Эрнест вновь вложил ему бумажник в карман.
– 60 колов! Нехило для первого раза, – посчитав деньги, объявил Эрнест. -
Держи свою долю.
На карманное дно хлопчатобумажных брюк легли мятые рубли.
Взбодрившаяся было в жилах кровь успокоилась и потекла спокойным,
привычным потоком. Сердце монотонно, как камертон на домашнем рояле,
отсчитывало положенные ему 60 ударов в минуту.
«Что учиться, что грабить– никакой разницы. Рутина!» – подумал Илья,
возвратившись домой.
Прошло два месяца. Илья купил пинкфлойдовскую пластинку «The Dark Side
of The Moon». Пил «Советское Шампанское». Курил «Столичные». Была и
склизкая, пахнущая духами «Шехерезада» любовь.
В ноябре зарядили нудные, моросящие осенние дожди. Дороги размыло.
Вчерашние кусты, служившие убежищем синюгам, облетели и стали
напоминать розги для битья. В мокрых и простреливаемых кустах пить стало
небезопасно. Работать сложнее.
Друзья сместили центр главного удара на заброшенные здания и площадки
долгостроя.
Вторую неделю не везло. Просто фатально не катило. И в тот день облом. С
горя выдули полбанки «Вермута» и неизвестным пустырем отправились домой.
Под ногами хрустела строительная щебенка. Битые кирпичи, доски,
металлические прутья и швеллера затрудняли дорогу. От лежавшего
неподалеку завода тянуло запахом уксусной эссенции.
Впереди показался человеческий силуэт.
– Повязки, – быстро приказал Эрнест. Силуэт приближался. Пальто. Берет.
Портфель? Нет, кажется, ватман. Не ватман, скрипичный футляр в руках
молодой девушки. Лет 17 – 20.
– Сыграем в четыре руки, – игриво предложил Эрнест.
– Ты что офигел, на что она тебе? – попытался удержать его Илья.
– Отвали! – и Эрнест грубо оттолкнул приятеля. – Ну, так сыграем? У меня
пальцы что надо. Особенно двадцать первый. Ты что больше любишь, менуэт
Ротордамского, или «На сопках зажмурился»?
– Ребята! Да вы что? Дайте пройти! На пом…
Но крик её затих в мощных объятиях спортивного не то Щорса, не то
Штирлица – Эрнеста Веселовского.
Футляр, загремев внутренностями, упал на строительный мусор.
Споткнувшись о торчащий из земли швеллер, на него рухнул Эрнест.
Безысходно взвизгнули струны. Крепкие руки выпустили девушку. Провидение
давало ей шанс. Встань, беги. Сто лет ты нам нужна. Мы ж пошутили. Ну,
согласны – нехорошо, плоско, тупо пошутили. Настроение хреновое, сама
пойми! Но скрипачка не побежала, оглашая воплями окрестности, а сомкнула
музыкальные пальцы на горле у Эрнеста. И через мгновение уже было
непонятно – кто жертва, кто палач.
– Пусти, сучка, – хрипел Эрнест. – Отпусти, дура, я ж пошутил.
Но от страха музыкантша, как видно, потеряла свой музыкальный слух.
Тяжело и порывисто дышала, прорастая пальцами в чужое горло.
– Или – я! Или-я! Или-я! – как заевшая пластинка звал Эрнест. А Илья как будто
прирос к схваченной первым морозом земле. Не в силах двинуть и мизинцем.
Он словно оцепенел, застыл, превратился в вечный долгострой. Кровь замерла,
сердце не билось. В мозгах звенел печатный станок из пинкфлойдовской
композиции «Money»
– Или – я, помоги, – уже не кричал, а шипел Эрнест.
Илья вдруг отчетливо понял, если он сию же минуту не поможет приятелю, то
это крик может стать последним в его жизни. Он быстро нагнулся, подхватил с
земли кусок металлической трубы…
Глухой звук, как будто упавшей с дерева «антоновки».
Эрнест отбросил мешком лежавшее на нем тело. Встал. Отряхнулся.
– Вот дура, – отдышавшись, сказал он, – чуть в ящик меня «не сыграла»
– Ты что, с коня упал? На кой она тебе была нужна. У нее, что– сегодня аванс? -
дрожащим голосом спросил Илья.
– Да хрен его знает, – растерянно ответил Эрнест. – Уксусом воняет, а его
терпеть не могу. В детстве отравился, чуть откачали. С той поры, как учую этот
запах – сатанею. Пошли, – приказал он и двинулся к остановке.
– Куда пошли? А с этой что? – Илья указал на неподвижно лежащее тело. – Надо
же что– то делать.
– Замажь рот плотным стулом, и быстро за мной. Понял?
Илья, спотыкаясь о битый кирпич, щебенку и металлические уголки,
поспешил прочь от этого места. Где через два года из щебенки и уголков
поднимется новый корпус химического комбината.
Скрипачка, как назвал её Илья, пришла в себя лишь на третий день.
– Вы знаете, кто на вас напал? – быстро спросил её дежурившей у постели
следователь.
– Или я. Или я, – быстро, сбивчиво заговорила девушка.