Теперь, когда Бу смотрит, можно было начинать обряд и старейшины, благосклонно кивнув молодым, поспешили разбиться на привычные пары. Ёри отчаянно искал в ставшей шумной толпе Дари, но никак не мог найти. Вокруг смеялись и толкались, шушукали и рычали его соплеменники, а маленькая Дари все не находилась. И Ёри вдруг охватило отчаянье. Как предвестник несчастья, совсем рядом сверкнула Статуя, глянула на него мертвым глазом, предупреждая, отговаривая, и… словно отступила в сторону. Чтобы показать тех, кого скрывала, но не могла утаить.
Они стояли рядом. Дари смущенно терла мордочку лапкой и казалась совершенно счастливой. А рядом с ней стоял Чури, молодой шаман племени бумсов. Молодой, красивый, уверенный в себе и любимый великим Бу Чури… Сердце Ёри защемило.
Крошечным показался он себе на этой огромной поляне, крошечным, никчемным и одиноким. Вокруг было так много бумсов, но у всех была пара, а он остался совсем один. Потерянный, побрел он прочь от Лысой Пятки, в сторону деревни, стараясь держаться в тени раскидистой листвы. Прячась от ночного ока Бу. Предали, его все предали. Не только Дари, что покусывала его за мохнатое ушко и улыбалась навстречу. Не только Чури, чьей первейшей любовью всегда была Статуя Бу… Ёри почувствовал, что сам мир предал его. Обманул сладкими касаниями ветра, завлек обещаниями тепла и счастья, которым не суждено было сбыться. Даже сам великий Бу предал его!
Ёри вздрогнул. Его с головой накрыло осознание несправедливости мира. Ведь великий Бу смотрел на него, смотрел и жмурился его наивным мыслям, его глупой вере в себя. Смеялся над ним, потешался над ним. Ёри заплакал. Как верить в великого бога, когда даже он предает тебя? Ворует твое счастье и кладет к ногам собственного любимчика? Ненавижу…
«Я ненавижу Чури!», - шептали губы, и каждый шаг молодого бумса был тверже предыдущего. «Я ненавижу Дари!», - бессильно сжались лапки. Ёри остановился и посмотрел в небо. Туда, где за Лысой Пыткой подсматривало ночное око лживого бога. Набрал воздуха в легкие и изо всех своих сил закричал: «Я ненавижу тебя, БУУУУ!!!»
У-у-у-у… унесло его крик эхо.
У-у-у-у… ответил ему лес и покачал удивленно вершинами деревьев.
У-у-у-у… родился протяжный гул в чреве Статуи и был он так силен, что метнулись как можно дальше мелкие насекомые, вспорхнули в темное небо сотни пичуг и черным облаком закрыли ночное око Бу.
Ёри замер, ошеломленный собственной дерзостью. Смолк веселый гомон на Лысой Пятке за его спиной. Притихла и застыла Бум-быстрая. Наступила тишина, зловещая, всепоглощающая.
Мир ждал. Мир застыл в ожидании страшного наказания за великое святотатство.
И оно пришло.
Тишину разорвали крики его соплеменников. Прежде чем Ёри обернулся, он уже понял, что натворил. На Лысой Пятке творилось страшное. Бумсы в панике разбегались в стороны, толкая друг дружку в яростной попытке выжить. Тех, кто пытался обратиться к помощи великого Бу – молился, бежал к Статуе, а не в лес, да и просто останавливался хоть на секунду, топтали свои же. Прежние пары теперь бежали в разном направлении, не заботясь друг о друге. А в центре этого беспорядка возвышалась Статуя отвергнутого бога, к которой двигалась Бум-Белая смерть. Статуя отчаянно жужжала и дрожала, словно силилась оторваться от земли и сбежать прочь вслед за бумсами, но не могла. И Бум-Белая двигалась к ней, не торопясь, все ближе и ближе.
Наказание, его наказание получал весь народ бумсов. Как это несправедливо! А есть ли вовсе в этой жизни справедливость? Ёри прикусил губу: «Я не должен допустить этого!». Это его и только его вина, его ненависть, его проклятье. Если из-за его слабости погибнет деревня, Статуя, Дари… «Я не должен допустить этого!», - и он даже не побежал, полетел вперед. Обратно на Лысую, навстречу Бум-Белой смерти, со всей скоростью, на которую только было способно его маленькое мохнатое тельце. Мысленно проклиная себя, отрекаясь от всех речей, желая, чтобы события этой ночи вовсе никогда не происходили. Бум-Белая уже вплотную подобралась к Статуе, когда Ёри скользнул по ее изгибам, словно в последний раз лаская шерсткой неведомый холодный материал, прощаясь, извиняясь, и как в омут головой упал в объятия Бум-Белой смерти.