- Нет, - вновь улыбнувшись, заметил Уилл, - Подобные особы мне не попадались. У меня была куда более приятная компания.
Лэйд бросил в сторону Уилла настороженный взгляд, однако тот в этот момент безмятежно зарисовывал шпиль какого-то дома, быстрыми штрихами придавая ему объем.
- Вы говорите о компании призраков?
Поглощенный своей работой Уилл коротко кивнул.
- Честно говоря, мне редко приходилось об этом рассказывать, к тому же я привык, что люди реагируют на подобные рассказы весьма резко. Некоторые ученики мистера Бесаера, беспутные мальчишки, и вовсе клеветали на меня, утверждая, что призраки, которых я видел, явлены винными парами и лауданумом. Что ж, я никогда не вступал в споры. Я видел то, что мне было явлено и мне этого вполне довольно.
- И… что же вы видели? – мягко спросил Лэйд, делая вид, будто тоже поглощен этим дурацким топорщащимся шпилем, уродливой каменной пикой, всаженной в податливую плоть неба.
- Чаще всего я видел Его, - улыбка Уилла на миг обрела блаженное выражение, - Не Левиафана, конечно! Спасителя, шествующего в окружении апостолов. Я бессилен передать то, как это выглядело, и мои краски тоже бессильны. Это случалось изредка, обычно в те вечера, когда я допоздна задерживался и ощущал себя порядком измотанным. Сперва я замечал, что нечто странное, как будто, творится со временем. Минуты вдруг забывали про последовательность и начинали бежать как им вздумается, беспорядочно и врозь, точно беглецы с поля боя. Потом приходила боль в затылке, не сильная, но от нее у меня делалось сухо во рту, а еще я начинал слышать негромкое подвывание сродни тому, что издает иногда ветер. И тело делалось чужим, непослушным, тяжелым, таким, что я почти терял возможность управлять собственными членами. Ужасное, мучительное ощущение, но я безропотно переносил его – потому что знал, что неизменно последует за ним.
- Что?
- А после… После из стены выступал Он. Уверяю вас, я видел Его отчетливее, чем сейчас вас, вплоть до ремешков истоптанных сандалий на ногах. Он двигался вдоль нефа, молча и целеустремленно, окруженный одиннадцатью молчаливыми скорбными спутниками. Его роба была ветхой и истрепанной, Его волосы – грязными и спутанными, но ступал он уверенно, как солнце уверенно пересекает небосвод. Звучала музыка. Нет, музыка – это оскорбительно примитивное выражение, которое я вынужден использовать, чтоб передать хотя бы мельчайшую часть своих ощущений. Это ощущалось так, будто чья-то огромная рука перебирает струны бытия, извлекая те ноты, что звучали в миг сотворения мира. Вы, наверно, считаете такое сравнение напыщенным? Но уверяю вас, моя душа обмирала от этих звуков и замирала, парализованная. Иногда я ловил Его взгляд. Этот взгляд не предназначался мне, но на миг – миг, который длился длиннее тысячелетия – я видел взгляд Иисуса Христа. Взгляд, который служил искуплением за все мои грехи, прошлые, настоящие и будущие.
- Ага. Что ж, ясно.
Яснее ясного, мистер Лайвстоун, добавил он мысленно. Ты ведь думал об этом, думал еще до того, как впервые увидел Уилла на пороге собственной лавки. И вот пожалуйста. Безумец. Человек, одержимый видениями, зрительными галлюцинациями. Может, он не буен, не хватается за нож, не одержим болезненными маниями и идеями, но одного только этого достаточно для того, чтобы понять – разум его, несомненно, поврежден. Он и раньше ощущал в нем что-то такое – в его манере внимательно слушать, в болезненном любопытстве, в каком-то особенном блеске глаз, который он списывал на собственную мнительность.
Пожалуйста, мистер Лайвстоун. Человек, не желающий покидать Новый Бангор, должен быть безумцем – теперь у вас есть надлежащее тому подтверждение.
Только едва ли оно делает ситуацию легче, отрешенно подумал Лэйд, делая вид, что внимательно слушает спутника. Я обещал полковнику Уизерсу, что посажу его на корабль. Который, к слову, отправляется завтрашним вечером. В нашем договоре не было ничего на счет рассудка и вменяемости того единственного пассажира, который должен покинуть остров – первым в истории Нового Бангора…
- Иногда мне являлись не Господь со своими учениками, а монашеская процессия. И что это была за процессия! Облаченные в грубые рясы, монахи беззвучно шли друг за другом, и шествие это завораживало. И что там были за люди! Не простые монахи, нет. Я видел их скорбные лики, взгляды, устремленные в блаженную пустоту – Ральфа Невилла, сосредоточенного и торжественного, исполненного христианского достоинства Роберта Бернелла, изможденного Стивена Гардинера… Отцы нашей церкви шли друг за другом, вздымая пыль своими сутанами, пыль, в которую обратились земные правители, шли, пока не растворялись в полумраке… Обычно я приходил в себя через несколько часов. У меня ужасно раскалывалась голова, во рту стояла смертельная сухость, и чувствовал я себя так, будто мне заживо переломали на дыбе все кости. Но поверьте, мистер Лайвстоун, это ощущение стоило того. Я и по сей день уверен, что эти видения, живущие под сенью Вестминстерского аббатства, предназначались мне и отчаянно пытаюсь найти их смысл. Жаль, мне не дано отобразить хотя бы отсвет этих видений на холсте, однако поверьте, я упорно бьюсь над этой задачей и когда-нибудь, быть может…