Выбрать главу

Уилл замолчал. Вероятно, искал слова, но Лэйду показалась, что он видит душу Уилла – озябшую, со свечным огарком в руке, ищущую выход из каменного лабиринта.

Возможно, подумал он, эта душа блуждает там уже очень давно.

- Догадываюсь, что было дальше, - сухо заметил он.

Уилл улыбнулся. Самой странной улыбкой из всех, которые когда-либо приходилось видеть Лэйду.

- Да, мистер Лайвстоун. Очнулся я утром, прибитый к берегу. Правда, обнаружили меня не благородные дикари-полли, искатели жемчуга, как в каком-нибудь авантюрном романе, а рыбаки из Скрэпси, промышлявшие незаконным промыслом рыбы, но это уже, согласитесь, не имело никакого значения для моей судьбы. Я стал гостем Нового Бангора.

При упоминании рыбы Лэйду и самому вдруг остро захотелось набить трубку измельченной рыбьей чешуей. Видит Бог, сейчас его рассудку как никогда нужно отдохнуть в теплых течениях невидимого моря. Может, тогда он схватит те разрозненные нити, концы которых десятками топорщатся вокруг Уилла…

Может, именно поэтому Канцелярия проявила несвойственное ей благородство, настойчиво пытаясь спровадить Уилла подальше от Нового Бангора. Она знает то, что под шкурой кроткого ягненка прячется убийца. Малолетний убийца, который, в придачу, сам не всегда способен контролировать себя. Что может вырастить из него Левиафан? Великого гуманиста? Умудренного жизнью философа? Или кровожадное чудовище, наделенное немыслимой силой?

Лэйд ощутил, как стынут корни зубов, словно он набил рот кубиками льда из коктейльной чаши. Даже в висках заломило.

Многие узники Нового Бангора полагают Его садистом и убийцей, забывая еще об одной его извечной ипостаси. Он еще и творец. Из плоти своих жертв он вдохновенно ваяет новые формы жизни, зачастую такие же безумные и отвратительные, как его собственные отпрыски. У него бесконечный запас времени и сил, единственное, в чем он испытывает нехватку – в материале. В благодарном и послушном материале, из которого – то ли удовлетворяя собственное любопытство, то ли из скуки - можно создать очередное чудовище.

Уилл равнодушно изучал собственные перепачканные ногти. Без сомнения, отличный материал, отстраненно подумал Лэйд, чувствуя, как гибельный холод распространяется все дальше и дальше, перебираясь на плечи и спину. Первого сорта. Юный убийца, в придачу одержимый странными образами и болезненными фантазиями. Человек с уязвленной и странно устроенной душой. Превосходная глина для умелого гончара. Сейчас у него нет когтей, нет длинных зубов, взгляд не горит от голода или похоти. Но в следующий раз, когда мы встретимся, он может выглядеть совсем иначе. Да, милый добрый Уилл может выглядеть совсем иначе. На мгновенье привиделось что-то страшное, нелепое - окровавленные клешни, хитиновые крючья, распахнутая акулья пасть…

Он найдет, чем одарить своего нового подданного. О, Он всегда найдет.

- Вот, значит, что вы ищете в Новом Бангоре, - Лэйд хотел произнести это язвительно, но что-то перегорело внутри, высохло, получилось сухо и холодно, - Искупление? Кару?

- Не знаю, - тихо ответил Уилл, глядя куда-то мимо и в сторону, - Может, и так. Если Он призвал меня… Если призвал меня после того, что я совершил, значит, я нужен здесь. Значит, даже у убийц есть уголок во всемирном океане, где они могут послужить хоть какой-то цели.

- Отвратительно! – Лэйд ощутил, как его собственный голос дрожит от гнева и отвращения, - Это же… Это какое-то самобичевание! Флагелланство[2]!

Уилл прикрыл глаза.

- Иногда мне кажется… Иногда мне кажется, Он испытывает меня. Проверяет ногтем. Словно пытаясь понять, из чего я сделан. Да, он жесток. Без сомнения, жесток. Но там, где вы видите алчную жестокость убийцы, я вижу справедливую жестокость судьи. Если Он наложил когти на мою душу, значит, у него было такое право. И я сознательно отдаю себя на его суд.

Наверно, надо было вновь схватить его за горло, подумал Лэйд. Стиснуть так, чтоб хрустнули тонкие цыплячьи хрящи в этой тонкой шее. Закатить пару звенящих оплеух. Жаль только, сил для этого совершенно не осталось. И вообще не для чего их не осталось, этих сил. Вытекли, как через трещину. Двадцать пять лет вытекали капля по капле…