- Я привык уважать цифры, - Тармас кашлянул, - В конце концов, на них зиждилось мое состояние. Но я не думаю, что Он ждет от нас разгадывания алгебраических ребусов. Если он чего-то и ждет для нас, так это сделки.
- Сделки? – Графиня приподняла аккуратную тонкую бровь, - Впрочем, я уже не удивлена. Математик талдычит об уравнениях, а делец всегда остается дельцом.
Тармас не удостоил ее колкое замечание ответом. Этот новый Тармас был слишком серьезен, чтобы отвлекаться на пикировку, настолько, что данное ему доктором Генри прозвище уже не казалось подходящим. В нем не было кротости Давида, скорее, тяжелая решимость изготовившегося к бою Голиафа[11].
- Он – могучая сила, - спокойно произнес он, - Но это не какой-нибудь никчемный математический парадокс. Парадоксы бесстрастны, а Он испытывает жажду нового, иначе не призывал бы к себе гостей. Эта жажда и есть ключ к его
познанию.
- Ну-ка, ну-ка… - пробормотал Поэт, но так тихо, что было непонятно, насмешка это или живой интерес.
- В моем представлении Он сродни туземному божку. Знаете, из тех, что полли сооружают при помощи валунов, коры и кокосовых орехов. Как и полагается таким божкам, он алчен, расчетлив и хитер. И еще, к нашему несчастью, могущественен. Этакий дикарский Зевс, отхвативший от мироздания кусок и обустроивший там себе уютный уголок. Да, он разумен. Безусловно, разумен. Вещи подобной сложности невозможны без содействия разума. Проблема лишь в том, что разум его нечеловеческий, поскольку зиждется на нечеловеческих же силах.
- Значит, злое божество, - констатировала Графиня с легкой усмешкой, - Надо же. А я полагала, что люди сродни вам – убежденные материалисты!
- Я и был таковым, - серьезно кивнул Пастух, - Пока хорошенько не задумался. Знаете, мне ведь в прошлом и самому приходилось бывать богом. Например, когда я выгрузил первый паровой двигатель для своей лесопильни на одном из Соломоновых островов. Поверьте, когда он заработал, моя божественная мощь была несомненна в глазах местных полли. К тому же, мы с ними редко понимали друг друга, даже когда общались на одном языке. Между нами была такая же пропасть, которая ныне разделяет нас самих с Новым Бангором, пропасть, рожденная несоотносимым могуществом одной из сторон. Однако наше положение не столь уж беспомощно, как может показаться. Мистер Уризель, без сомнения, прав, логика – один из могущественных инструментов в мире, но есть закон не менее могущественный. Воздвигающий и разрушающий империи, уничтожающий народы или возвышающий, изменяющий очертания целых стран… Извечный закон спроса и предложения, господа. Сущность его крайне проста даже для того, кто не читал работу «О природе капитала»[12], и сводится к нехитрой максиме. Предложение и спрос неизбежно найдут друг друга.
- Ну и что же вы намерены предложить Ему взамен на свою душу? – желчно поинтересовался Поэт, - Пару бушелей зерна? Может, стадо хайлендских коров?
- Да уж всяко не груду исписанных стишками салфеток! - огрызнулся Пастух, на миг возвращаясь в привычное обличье, - Вот и вопрос, джентльмены. Он могущественен, но всякое могущество ограничено. Когда у него возникает потребность в том, что лежит за его пределами, наступает время для предложения. В том вся и штука – понять, что ему нужно. Определить цену нашей с вами свободы.
- Значит, вам не терпится заключить сделку с богом?
- И сказал Бог - возьми единственного сына твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака…
Поэт скривился.
- Довольно! Делец, читающий Библию – слишком противоестественное зрелище даже для этого острова!
- Достаточно лишь понять, что мы можем предложить Новому Бангору. Увы, для этого бесполезно читать биржевую колонку «Луженой глотки», Он явно не считает нужным публиковать там свои запросы. Однако должны быть другие способы. Обязаны быть. Если мы их найдем… Вам, мистер Ортона, кажется, не по вкусу моя теория? Что ж, буду только рад выслушать вашу собственную. Уверен, она по-своему примечательна.
- Лучше сперва мою! – внезапно произнесла Графиня, не дав Поэту ответить, - Уверяю, после нее никакая другая уже не покажется вам смешной.
К удивлению доктора Генри, она взяла почти опустошенную винную бутылку и сделала из нее протяжный глоток, прямо из горлышка. Скривилась – едва ли дешевое вино пришлось ей по вкусу – но легко выдержала взгляды сидящих за столом. Даже с некоторым удовольствием, как показалось доктору Генри.