Он подумал, что женщине, наделенной подобной красотой и манерами, не впервые оказываться в центре мужского внимания. Даже в окружении обломков и грязи, сидя на старом стуле, с бутылкой дрянного вина в руке, Графиня все равно выглядела так, будто присутствовала по меньшей мере на званом обеде у министра. Однако, вместе с тем, он замечал и ее переменчивость. То, как легко на ее лице благожелательность сменяется отчужденностью, а человеческая теплота – холодной отстраненной красотой фарфоровой куклы, которая привыкла взирать на мир с высоты каминной полки.
Что в жизни этой женщины должно было произойти, чтоб наделить ее подобными качествами? Доктор Генри этого не знал – его познания о Графине и ее прошлом не простирались за пределы острова.
Она обвела взглядом всех присутствующих, прежде чем начать. Точно арфистка, выжидающая полной тишины в зале для того, чтобы коснуться струн.
- Уважаемый мистер Тармас полагает Его божеством и, хотя мне редко случается разделять его мнение в силу многих причин, в этой ситуации, как ни странно, мы сидим по одну сторону стола – во всех смыслах этого слова. Но это не бог-делец, не рехнувшийся от вседозволенности Плутос[13], ждущий свою сделку, это божество другого порядка. Другого… рода.
- Замечательно. Чего по-настоящему не хватало клубу «Альбион», так это теологического спора… - пробормотал Архитектор, не пытаясь привлечь к себе внимания, однако родив этой репликой еще несколько секунд томительной тишины, в течении которых Графиня собиралась с духом.
- Не стану лгать, первой моей мыслью, лишь только я осознала, где нахожусь, куда привел меня проклятый зов, была мысль о том, что Новый Бангор – это воплощенный ад. Место, где разум и тело подвергаются самым жестоким мукам в угоду здешнему правителю. Здесь все искажено, перепутано, смешено – словно какая-то сила нарочно пыталась трансмутировать все сущее в попытке извратить его изначальный смысл. «Может, таков и есть ад? – думала я тогда, пребывая в полном отчаянии, - Может, мы ужасно ошибаемся, полагая его нематериальным и бесплотным чертогом для страдающих душ?» Если так, возможно, мне стоит принять эту пытку? Ведь раз меня сюда привел зов, который я тогда полагала судьбой, значит, так и должно быть, не так ли?
Ее вопрос не был обращен к собравшимся. Никто и не думал на него отвечать.
Графиня печально усмехнулась и доктору Генри на миг показалось, что за ее изможденным лицом он увидел истинную Графиню Луву, ту, которой она прежде была, но которой уже никогда не станет – остроумную собеседницу, дерзкую любовницу, экстравагантную хозяйку какого-нибудь великосветского салона, в котором она сверкала подобно искрам в холодном шампанском, пока всемогущее древнее чудовище, оплетя щупальцами, не утащило ее в свое подземное царство.
- Мне потребовалось много времени, чтобы прийти к тем же выводам, к которым пришел наш Доктор. Если бы Новый Бангор хотел погубить меня, он не стал бы выжидать столько времени. Пусть говорят, что пытка неизвестностью и ожиданием – одна из самых мучительных, я чувствовала, здесь кроется что-то иное. У каждого из нас свой срок перед неизбежным – срок, данный нам словно с каким-то умыслом. Словно за отведенное нам время перед смертью души и тела мы должны успеть понять что-то важное.
- Дай женщине моток веревки – и через минуту она превратит его в мешанину без единого конца, - пробормотал Пастух, скрестив на груди тяжелые мозолистые руки, - Так кто же таков Левиафан в вашем представлении? Бог? Дьявол?
Против ожиданий Доктора Графиня взглянула на него без раздражения. Напротив, взгляд ее немного потеплел, словно она готовилась произнести нечто важное.
- Ни то, ни другое, мистер Тармас. Или и то и другое – как вам больше нравится. Он – божество, не познавшее пагубного разделения, превращающего единую сущность в ущербные, дополняющие друг друга, половинки. Не расколотая частица изначальной божественной силы, созидающей и разрушающей, растящей и губящей, пестующей и тлетворной. Все в одном и ничего.
Все заговорили разом, словно негромкие слова Графини разрушили хрупкий мол, оберегающий гавань, и волны разом устремились в брешь. Доктор расслышал каждого из них, быть может потому, что сам сумел сохранить молчание.
Сердитое бормотание Архитектора – «Точка бифуркации, значит? Нелепо, но стройно».