Народ баламутит, гадюка мужского роду-племени! Ешь, ешь! Слушай, Бумбараш! Иди ко мне в самооборону, а?
Бумбараш посмотрел на Варвару, произнес:
— У тебя, Гаврила, свое, а у меня — свое.
— Что значит — свое? — сердито спросил Гаврила. — Я для всей деревни стараюсь! Чтоб все спокойно пили, спали, жрали! А своего у меня и так хватает! Вон у меня — дом, мануфактура, статуэтки, корова, картины, теленок, свечки, гуси, поросенок, жена… вон она у меня какая! Варя! — сказал он, чтоб показать свою власть над нею. — Варя! Сними сапог! Для самовара сгодится! Ну, снимай, снимай! Стягивай! — И протянул Варваре ногу в сапоге.
Краска залила ее лицо. Было стыдно перед Бумбарашем.
— Стягивай! — требовал Гаврила, продолжая держать ногу вытянутой.
Бумбараш вскакивает. Гаврила усаживает его за плечи.
— А ну-ка! Погодь-ка! Сыграй! Ты ж так перед призывом народ веселил! — Он протягивает гармонь.
Бумбараш берет и, стараясь не смотреть на унижение Варвары, вздыхает.
— Ах ты, боже мой! — вздыхает негромко, с горькой усмешкой. И вдруг, тряхнув с остервенением головой, начинает петь:
Пока он пел, Варвара стягивала с мужа тугой сапог. Наконец сдернула — размоталась портянка из вишневого бархата.
— Уходи! — кричит она Бумбарашу. — Уходи!
Гаврила обрадованно забирает у него гармонь и взглядом указывает на дверь.
— Ох ты, боже мой! — сказал Бумбараш.
Варвара смотрела ему вслед, прижимая к груди сапог.
Как только захлопнулась за Бумбарашем дверь, Гаврила кинулся к Варваре, отшвырнул в сторону сапог, кинулся целовать. Она отводила в сторону лицо, он был ей неприятен, и; чувствуя это, Гаврила скороговоркой бормотал:
— Сейчас… сейчас монпасье принесу… матери… сестренкам отнесешь…
Он сыпал ей конфеты — в руки, за пазуху, они градом стучали о дощатый пол. Варвара плакала, а он рукавом принялся вытирать ей слезы.
На зеленом лугу рядышком сидели Бумбараш и Яшка.
— Я все надумал!.. — говорил Яшка возбужденно. — У меня бомба есть… И ребята — человек пять. Восстание устроим. Гаврилу — в расход как вредный элемент. И в Красную Армию…
Бумбараш поднял на него глаза.
— Восстание? А чего ты кумекаешь в этом?
— Так ты нас научи! — подхватил Яшка, — Научи, как военный спец, — и пойдем мы биться за такую жизнь, чтобы…
— …чтобы дворцы и фонтаны? — язвительно спросил Бумбараш.
— Да.
— И отопление парное…
— На балконе будешь чай пить… с этим… — продолжал Яшка.
Бумбараш вскочил.
— Хватит! Отвоевался я! Тебя хоть раз контузило? Вшей ты в окопах кормил? С голой задницей над штыками качался? В болоте по уши тонул? Из парабелла в тебя пулями стреляли?.. С какавой на подносе? — засыпал Яшку вопросами Бумбараш.
Он проворно стащил с себя гимнастерку и кинул Яшке на руки.
— Ты чего? Чего ты?
— На! Носи! — Бумбараш хлопнул ладонью по гимнастерке. — Моя гимнастерка — к твоей звезде!
Вечером у Гаврилы собралась банда. Как запорожцы, пишущие письмо турецкому султану, бандиты расположились вокруг стола и затянули песню:
С размаху Гаврила стукнул кулаком по столу; подпрыгнули бутылки. Бандиты почтительно замолчали. Дальше пел один Гаврила, выводил песню грустно, чуть не плача.
Бумбараш перехватил Варвару у стога, совсем недалеко от стола с бандитами. Он держал ее за руку.
Варя…
— Живой, живой? — торопливо спрашивала она так, будто и не видела его сегодня совсем.
— Живой я! Живой!
Она то и дело оглядывалась на бандитов; те пели.
— Уходи! — просила Бумбараша Варя.
— Ну и жизнь! — улыбнулся он. — Все больше ползком приходится…
Она не дала ему договорить.
— Увидят! Уходи скорей!
— Уйду, — сказал он, — но вместе! С тобой!
Она взмолилась:
— Бумбарашка, ой Бумбарашка! Хорошо мне с тобой. Ничего мне на свете не нужно — только бы с тобой быть! Мокнуть, мерзнуть! Любую муку терпеть! Только бы с тобой!
— Так бежим! Сейчас!
Она покачала головой.
— Так ведь мать, сестры… Убьет, пристрелит. Он уже грозился…
Бумбараш стиснул зубы.
— В заклад, значит, взяли?!
— Не хотела за него идти, — рассказывала Варвара. — Тебя, Бумбарашка, ждала. А он нашу хату поджег, телку отравил… Потом хату потушил… телку новую привел. И меня за это — стребовал…
— Варвара! Варвара! — закричал Гаврила. Он выбрался из-за стола и, пьяно покачиваясь, пошел к копне. — Варвара, кто там?
Легко, на цыпочках, Бумбараш побежал со двора. Где-то залаяли собаки.
— Стой! — заорал Гаврила. Схватив дрын, он кинулся за Бумбарашем. Перемахнул через плетень, догнал Бумбараша; в вечерней темноте узнать его было трудно. Гаврила попытался схватить его за шиворот. Бумбараш лягнул Гаврилу ногой в живот. Оба упали, и в высокой траве, не видя ничего перед собой, Гаврила несколько раз взмахнул зажатым в руке камнем… Бумбараш боднул его головой, вырвался. Гаврила вскочил следом, вырвал из кармана наган и несколько раз выстрелил в темноту.
Через огороды Бумбараш выбежал к себе. Толкнулся в хату — дверь уже заперта. Тогда он заглянул в оконце. За столом при свете лучины разговаривали Миланий и Серафима. Она возмущалась:
— Да чем мы виноваты, Миланий? У нас — бумага! Казенная! С гербом!
— Печку растопи своей бумагой, — ухмыльнулся Миланий.
— А что будем делать, коль он скажет: «Вынь, братан Миланий, гроши за телегу, за коверкотовый костюм да положь сюда»? — Она взвизгнула. — А где их возьмешь, те гроши? Продали, проели, прожили!..
Бумбараш стукнул по стеклу, и разговор оборвался.
Из хаты выскочила Серафима.
— Дай-ка мне умыться, — не переступая порога, попросил Бумбараш.
Она юркнула в хату и тут же возвратилась с ведром и полотенцем.
— У Варьки был? — Она увидела синяк под глазом, спросила: — Ой, кто тебя так огрел?
— Поливай, — хмуро попросил Бумбараш.
— О-о! — застонала Серафима, — Гаврила тебя! Он! О, боже мой! Что теперь будет!
— Я к вам претензий не имею! — сказал Бумбараш, прикладывая к синяку половинку подковы, найденную у плетня. — Живите, пользуйтесь… Я уйду!.. Только бы сейчас отлежаться где-нибудь…
Серафима не стояла на месте. Моталась между Бумбарашем и хатой. Послышался лай собак, и она оттолкнула его от крыльца.