Кинулся к ней. Казалось, сейчас обнимет.
Нет. В самый последний момент остановился.
Она стояла перед ним, из прорехи крыши лился лунный свет, матово застывая на ее почти ребячьем личике, а глаза казались большими-большущими и смотрели на него по-взрослому серьезно,
— Беги, Бумбарашка! Скорей!
Она стояла рядом с ним, и он не мог опомниться. Она торопила.
— Беги! Снова тебя будут искать! Прошу тебя, беги! Яшка революцию сделал — бомбу кинул. Петьку Кандыбенка убил!
— Уйду, — сказал он, но вместо того чтоб собираться, уселся на солому.
Она опустилась рядом. Было тихо, и он услышал, как дробно постукивают у нее зубы. Ему захотелось сказать ей что-нибудь такое, чтоб они перестали стучать. Он взял ее руку.
— Замерзла?
Варюхины босые ступни напряглись, пятки легко отделились от примятого сена.
Бумбараш и Варвара сидели друг против друга, касаясь лбами.
Она улыбнулась.
— Смотри, чтоб тебя больше не убивали! Уходи!
— Ладно! А я вот тебя сейчас бодну!
— Ах ты, барашка-Бумбарашка! — засмеялась она.
Стала серьезной. Поднялась на ноги. Возле лесенки лежал тюк, стянутый веревкой, с ним пришла сюда Варвара.
Она наклонилась и развязала веревку.
— На шинель! Ночи холодные!
— А как он кинется? — спросил Бумбараш, не называя ее мужа по имени. — Попадет тебе от него за это!
— Бери — у него много награблено! — сказала она. — Через кордон не ходи, там банда этой тети, которая внучка.
— Гав! — сказал вдруг Бумбараш, откинулся на спину и увидел над собой ее лицо.
Она засмеялась и села Бумбарашу на грудь.
— Ой, раздавишь! — Он сделал попытку выбраться из-под нее, она удерживала, и они начали бороться, по-детски, упрямо.
Бумбараш пересекал луг. От всего случившегося он плохо соображал и свернутую в узелок шинель нес под мышкой.
Встретился родник, и Бумбараш умылся. Стало холодно до невозможности,
Тогда он вспомнил о шинели и надел ее. Она оказалась очень большой — полы волочились по траве…
Вместе с новым днем просыпались полевые пичужки, и под их заливистое утреннее пение Бумбараш шагал куда глаза глядят. Привыкший не терять духа, он начал подпевать птицам, подсвистывать. Длиннополая шинель забавляла его, и он принялся взмахивать полами, будто косой…
Виднелась на холме деревня. Она была занята красными; от нее навстречу Бумбарашу шел парень в буденовке, с матерчатой красной звездой на суконном шлеме. Красным Бумбараш ничего плохого не сделал, поэтому с дороги не свернул.
Встретившись в поле, двое не могут не заговорить и перекинулись словами так:
— Идешь?
— Иду.
При ближайшем рассмотрении красноармеец оказался младшим командиром. Бог щедро наделил парня ростом — высоченный вымахал, зато интендант оказался скупердяем — выдал парню шинельку обтрепанную и, главное, короткую, как кацавейка.
У парня был пушистый рыжий чуб. За такими обычно на всю жизнь закрепляется прозвище «Рыжий».
Поговорив, они решили закурить. Самосад был у Рыжего и, свернув цигарку, он оглядел Бумбараша в длиннополой, аж до щиколоток шинели и, захлебываясь от восторга, произнес:
— Агромадная шинель! На великана шилась — мне впору.
Бумбараш тоже оглядел Рыжего — шинелька выше колен — и спросил:
— Махнемся?
Взяв из рук Рыжего шинель, Бумбараш вслух прочел на воротнике фамилию ее владельца — теперь уже бывшего.
— Зап-ла-тин! — Потом стукнул командира легонько по плечу и добавил: — Бывай, Заплата!
— Бывай!
И закадычными дружками они разошлись в разные стороны, оба довольные друг другом.
— Эй! — услышал через некоторое время Бумбараш.
Обернулся. Заплатин был уже далеко, но возвращался обратно.
— Тут чего-то в кармане?! Возьми! — каким-то странным хрипловатым голосом говорил он.
— А выкинь! — ответил Бумбараш и пошел дальше.
— Стой! — выкрикнул Рыжий.
Бумбараш снова обернулся.
Рыжий торопливо приближался к нему догоняя. В одной руке у него был наган, наставленный на Бумбараша, в другой — кисет.
— Захара На-за-ровского кисет? Где взял? Руки за спину! Контра!
Бумбараш хотел было объяснить, кто он и откуда, но рыжий командир смотрел на него глазами, горевшими такой дикой ненавистью, что Бумбараш смолчал, решив, что лучше держать ответ перед самым главным.
— Иди, иди, гад!
Бумбараш поднял вверх руки и пошел впереди рыжего командира, подталкиваемый в спину стволом нагана.
У крыльца штаба была привязана породистая лошадь; рядом лежало седло. На ступеньках сидел пожилой усатый красноармеец и штудировал толстый том «Капитала».
— Два, два… Два фактора товара-товара… Потребительская-потребительская стоимость… Два фактора товара… потребительская…
К нему приближался с поднятыми над головой руками Бумбараш. Красноармеец вскочил.
— Куда?
— Не видишь, Совков? — строго сказал рыжий командир. И с издевательской ухмылкой разъяснил бестолковому, с его точки зрения, часовому: — К председателю отдела Военного трибунала дивизии имени Взятия Бастилии Парижскими Коммунарами!
Часовой преградил ему путь.
— Стой! Совещаются, товарищ командир! Посторонних — не велено!
— С каких это пор, Совков, преступник является для трибунала посторонним? — спросил Рыжий с издевательской ухмылкой.
Часовой Совков был непреклонен.
— У товарища председателя — уполномоченный Особого отдела Южного фронта. Видишь, какой конь?
— Сам ты конь! У меня дело повышенной важности! — Рыжий командир подтолкнул наганом Бумбараша: — Покарауль преступника, забегу доложить! Да смотри, чтоб не убег!
— Пуля моя кого хочешь догонит, — ответил часовой. — Давай проходи. Да узнай, сколько часов натикало!
Не поворачивая головы, Бумбараш зорко огляделся.
Ворота во двор штаба приоткрыты. За баней начинается кустарник — до самого леса.
На стене Трибунала висит плакат — «Смерть белобандитам!!!»
Бумбараш прочел, вздохнул.
— Пойди теперь докажи, что шинель та не моя.
— Пуля докажет, — ответил Совков, не отрываясь от «Капитала».
Бумбараш ударил себя в грудь.
— Да я же свой! Наоборот — даже от бандитов пострадавший! — он стал показывать Совкову верхнюю часть щеки, заплывшую от удара Гаврилы синим пятном.
Но это на Совкова впечатления не произвело.
— Трибунал разберется!
Шаг за шагом, потихоньку-полегоньку Бумбараш подобрался к Совкову поближе.
— А чего ты, хлопец, читаешь?
— «Капитал»! — гордо ответил Совков и тряхнул книгой. — «Капитал» Карла Маркса…
— Ага! — понимающе сказал Бумбараш.
— Вот смотри, — подвинулся к нему Совков и принялся агитировать: — Самообразовывайся, как я! Ученые таблицы пропускаю, а в пролетарскую суть вникаю… ясно?
— А где та суть? — прикинулся дурачком Бумбараш.
— Да вот, смотри, елки-моталки!
Бумбараш склонился над книгой — чуть ли не уткнулся носом в страницу, поднес ладонь к глазам, будто протирая веки, но, вдруг выпрямившись, ударил своего конвоира ногой в живот.
Совков взвизгнул, выронил винтовку, схватился обеими руками за живот.
…Бумбараш оказался в стекле командирского бинокля уже возле самой опушки. Было видно, как заячьими прыжками, петляя, он несся к лесу. По нему стреляли.
Лес чередовался с зеленеющими полянами и кустами березняка. Петляя, Бумбараш продолжал бежать по лесу, хотя выстрелы стихли. От испуга и отчаяния он ничего не видел перед собой.
Врезался в дерево.
Метнулся в сторону.
Спотыкается, падает.
Он сидит на свежей траве. Видит на ноге веревку, о которую споткнулся. Тянет веревку к себе, сматывает. На другом конце — землемерский колышек. Бумбараш вынимает его из веревочного узла, растягивает узел в широкую петлю.
Потом он смотрит через петлю на мир… Всовывает голову в петлю. Замирает…